Запомни эту ночь - Берта Эллвуд

Но, похоже, реальность готова вторгнуться в их райскую обитель, с сожалением подумала Мишель. Разумеется, она знала, что рано или поздно Филипп захочет узнать, почему она решилась на разрыв их союза год назад. Лишь бы не усложнить их будущее, роясь в прошлом. Кстати, она до сих пор ничего не знала о его планах на будущее. Захочет ли он, чтобы она осталась с ним по истечении договорных трех месяцев. А ведь она почти уверена, что забеременела от него. Мишель вздохнула. Холодное дыхание реальности грозило уничтожить волшебное очарование проведенных здесь дней, пролетевших так быстро.

— Я понимаю, что тебе не хочется вспоминать о нашем браке, зашедшем в тупик, но эта тема интересует меня.

— Зашедшем в тупик? — взволнованно переспросила Мишель.

Значит, он продолжает считать их брак ошибкой? Как он мог сказать такое после возникшей между ними близости… Во всяком случае физической, хотя временами она становилась свидетелем непонятного беспокойства, овладевавшего им.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — грубо приказал он и, схватив ее за бедра, резко развернул к себе.

Дыхание его было тяжелым, он был в такой ярости, что Мишель захотелось плакать. Происходило что-то ужасное, а спрятаться от этого ей было некуда.

Стараясь говорить как можно спокойнее, она спросила:

— Филипп, что с тобой? Что ты задумал? Я вижу, тебя что-то мучит. В чем дело?

Она встретила его сосредоточенный на какой-то мысли взгляд и постаралась не показать виду, что встревожена и попросту боится его.

— Мы были счастливы здесь, ты не станешь этого отрицать. Но порой ты как будто отдалялся и смотрел на меня… с отвращением. Я хочу знать почему?

Он бросил на нее пронзительный взгляд.

— Когда мы поженились, я думал, что смогу создать тебе такую жизнь, чтобы ты чувствовала себя довольной… и даже счастливой. Но после первых же дней, проведенных вместе, мне стало беспощадно ясно, что у меня ничего не получается. Ты не подпускала меня к себе, я вызывал у тебя отвращение… Так прошло два года, мы все время отдалялись и отдалялись друг от друга. Потом ты и вовсе покинула меня, чтобы появиться через год совсем другой: раскованной, сексуальной… Кто был твоим учителем? — Тон его голоса стал угрожающе-мрачным. — Меня ты лишила такой привилегии.

От изумления Мишель потеряла дар речи, лицо ее зарделось. Как только он посмел думать так о ней, да еще предъявить в качестве обвинения?! Она подняла глаза к небу. Восходящее солнце пробивалось сквозь туман, и под его лучами оживали краски сада, засеребрились верхушки эвкалиптов, покачивающиеся под легким бризом. Но здесь, в домике, еще царила мгла, и лицо Филиппа неожиданно показалось ей чужим. Крупная дрожь пробежала по ее телу.

— Тебе холодно? Или я действую тебе на нервы? — сухо спросил Филипп.

— Нет, мне не холодно. Меня трясет от гнева, — тихо ответила Мишель ровным голосом. — Как ты посмел так думать обо мне после всего, что было между нами? Я не распутница! Единственный мужчина, с кем я занималась любовью, это ты! — Голос ее резко повысился к концу фразы, ее бросило в жар, хотя утренняя прохлада еще не сменилась дневной жарой и на ней были только короткие шорты из легкой материи и тоненькая майка. Над вздернутой верхней губой выступили капельки пота.

Судя по выражению его лица, слова Мишель не произвели на Филиппа никакого впечатления. Похоже, он твердо верит, что, бросив его, она пустилась в разгульную жизнь. Значит ли это, что он ревнует? Смешно! Филипп не может ревновать. Допустить мысль, что ее муж в действительности любит ее, означает пойти на риск, чреватый глубоким разочарованием, которое она вряд ли переживет.

— Почему ты спросил меня об этом именно сейчас? — произнесла она сдавленным голосом. От безнадежности ситуации ее яростный гнев утих. Она окончательно поняла, насколько оскорбительна для нее та реальность, в которой он ни на минуту не сомневается.

Стало быть, все кончено? Что еще может быть между ними, раз он упорно не хочет верить ее заверениям, что он у нее единственный в жизни? Впервые после приезда сюда они не встретили восход солнца в любовных объятиях или за завтраком в постели, который готовили по очереди. В это утро поцелуй, разбудивший ее, был небрежным, но его предложение выпить кофе в летнем домике не вызвало у нее тревоги.

Может, она ему наскучила, как ей когда-то предсказывали? Может, обвинение в ее измене нужно ему для собственного оправдания?

Чтобы как-то унять внутреннюю дрожь, Мишель обхватила себя руками. Все безнадежно испорчено, если не сказать хуже.

— Оставим сейчас твои оскорбительные высказывания в мой адрес по поводу моей предполагаемой неразборчивости в связях… Я думала, мы… уладили наши разногласия.

— Ты имеешь в виду секс? Думаю, нет.

Лучи солнца добрались наконец до них, и белая рубашка на Филиппе ослепительно вспыхнула. Он небрежно пожал плечами.

— Признаюсь, я был приятно поражен, когда обнаружил в тебе способность ответить на мое желание и, будучи нормальным мужиком, наслаждался твоей сексуальной щедростью. Но это всего лишь пена, которая плавает на поверхности, не так ли? Меня интересует, что скрывается под этой поверхностью.

Мужская похоть?.. Таким образом Филипп хочет предостеречь ее от возможных заблуждений, и, значит, то, чем они занимались последние пять недель, всего лишь похоть?! Слава Богу, подумала Мишель, что она не возлагала особых надежд на любовь Филиппа в будущем. Нет-нет, она нисколько на это не надеялась.

В сущности, она так и не поняла, чего он добивается от нее, поэтому обрадовалась передышке, когда он стал разливать кофе. Его следующий вопрос опять застал ее врасплох. Мишель ахнула, когда услышала от него:

— Скажи, ты вышла за меня из-за денег? — Голос его звучал ровно.

— Это еще что? — ответила она вопросом на вопрос, когда к ней вернулся дар речи. — Мало того, что я оказалась потаскушкой, так еще и охотницей за твоими деньгами?!

— Высказывались такие предположения. Еще до нашей свадьбы.

— Кем? — запальчиво спросила Мишель. — Уж не одной ли из твоих теток? Кем именно, неважно, они обе сразу невзлюбили меня!

— В то время я отказывался верить этому, — сообщил он, словно не слыша ее. — Ты была милой, неизбалованной, ничего не требовала: ни модных платьев, ни дорогих украшений… Словом, полная противоположность тем особам, которые меня окружали. Помнишь, как долго мне пришлось тебя уговаривать, чтобы ты позволила купить тебе подвенечное платье и достойное приданое?

Еще бы ей не помнить! К тому времени он уже расплатился с отцовскими долгами, остававшимися после продажи дома, и ей не хотелось, чтобы он еще тратился на нее, пусть он даже и мог себе это позволить. Они с Полом располагали весьма скудными средствами, но, объединив свои возможности, могли бы обеспечить ее вполне приличным приданым, с которым было бы не стыдно показаться перед его благородным семейством. Но даже в этой малости, которая дала бы ей чувство относительной независимости, ей было отказано!