Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне - Леони Фрида

Затем дети засыпали гостя вопросами: как дела дома, как их семья, король и их друзья. Принцам разрешили выйти в соседнее помещение, где они жадно припали к окну, вдыхая свежий воздух. Бодэн заметил также двух маленьких собачек. Один из стражей сказал: «Это единственная радость, которая была здесь у принцев». А другой добавил: «Вы видите, как обращаются с сыновьями короля, вашего господина. Никакой компании, кроме солдат… И никакого учения…» Даже карлика у них забрали. Испанцы, боясь, как бы Бодэн не применил какого-нибудь колдовства, дабы увести детей у них из-под носа, запретили измерить их (а он хотел сообщить королю их рост), а также не позволили снабдить принцев новой одеждой — вдруг она тоже содержит чары… Бодэн не мог сдержать слез, когда перекрестил принцев на прощание и вернулся домой сообщить о печальных результатах своей миссии.

После многих трудностей и проволочек наконец настало время обменять дофина и Генриха на золото. Сбор нужного количества денег для освобождения сыновей обернулся для Франциска серьезной проблемой. Несмотря на горячие заверения богатейших людей Франции и союзных земель о пожертвованиях на выкуп, деньги они давали крайне не охотно. Приходилось напоминать не по одному разу, уговаривать, умолять… Промахи Франциска дорого обошлись королевству. Когда нужная сумма была наконец собрана, проверена и взвешена, выяснилось, что недобросовестные чиновники прихватили часть звонкой монеты, и пришлось искать новые источники. Но вот золото готово. Снова был выдержан строгий протокол, учитывавший все детали.

Король сделал ответственным за золото и саму процедуру обмена знаменитого рыцаря, барона Анн де Монморанси. Коннетабль Кастилии привез своих подопечных к реке Бидассоа в сопровождении сестры императора, Элеоноры, томившейся в монастыре в ожидании замужества с Франциском[18]. Обмен, назначенный на март 1530 года, состоялся только

1 июля, почти через год после подписания договора в Камбрэ.

За день до назначенного срока коннетабль Кастилии обвинил Монморанси и французов в оскорблении своей чести. Он заявил, дескать, без полного извинения от правительства Франции обмен придется отложить. Несколько месяцев подряд Монморанси старательно выполнял малейшие обязательства, следуя каждой букве договора, а теперь самонадеянные испанцы угрожают затянуть дело на неизвестный срок! Разгневанный Монморанси предложил дать личное удовлетворение коннетаблю. К счастью, боевая репутация наместника короля была хорошо известна испанцам, и они тут же забыли о своих претензиях, сменив гнев на милость. На следующий день обмен состоялся.

Непосредственно перед тем, как пленники вышли из-под его опеки, коннетабль Кастилии подарил Генриху и его брату каждому по паре лошадей и попросил простить все проступки, в коих он был перед ними виноват. Дофин ответил благосклонно; Генрих же быстро повернулся задом к презренному тюремщику и «пустил ветра». Королева Элеонора вместе с мальчиками прибыли во Францию при свете факелов ночью 1 июля, а спустя еще два дня воссоединились с отцом детей и его двором. Генрих, теперь уже одиннадцати лет, и двенадцатилетний дофин пробыли пленниками почти четыре с половиной года.

На первый взгляд мальчики выглядели хорошо, они заметно выросли, хотя вскоре стало ясно, сколь глубокую травму нанесло им заточение. Тихие и сосредоточенные, они настаивали на соблюдении всех норм этикета, одеждой и другими деталями поведения напоминали скорее испанцев, нежели французов. Генрих, которого прежде описывали как живого, разумного мальчика, превратился в замкнутого, молчаливого подростка. Тюрьма, лишения и отсутствие общества близких людей не могли не отразиться на обоих детях, оставив след на всю жизнь. После празднеств и торжественных приемов Франциску очень скоро наскучило общество мрачных сыновей. Он заявил: «Француз должен быть всегда живым и веселым». И добавил, что у него нет времени на «сонных, вялых, скучных детей». К тому же король весьма бестактно оказывал явное предпочтение младшему брату мальчиков, Карлу, герцогу Ангулемскому. Моложе Генриха на год, Карл разительно походил на отца и внешностью, и манерами.

Генрих дал выход гневу и досаде, переполнявшим его, фанатично увлекшись физическими упражнениями. Принц находил утешение в охоте, конных турнирах, борьбе и прочих грубых забавах. Он стал заядлым игроком в мяч и всюду носился с неразлучной «бандой» друзей, в основном дворянских юношей, его «почетных пажей». Он питал особую привязанность к Жаку д'Альбону де Сент-Андре, сыну его гувернера. Хотя Сент-Андре уже исполнилось восемнадцать лет к моменту возвращения Генриха из Испании, юный принц испытывал глубокую симпатию к умному и изобретательному пареньку. Он почти боготворил своего энергичного и уже такого опытного товарища, сохранив привязанность к Жаку до конца своей жизни. В то же время он быстро привязался к Франсуа де Гизу, старшему сыну знаменитого Клода, первого герцога Гиза, носившего почетный титул графа д'Омаль. Они с Франсуа были ровесниками, оба восхищались военными подвигами, замирая над историями о храбрости и доблести, которые им доводилось читать или слышать.

В это время Генрих обрел наставника— его преклонение перед Анном де Монморанси возрастало с каждым днем. Коннетабль отвечал за домашнее устройство детей, и неудачная попытка Генриха сблизиться с отцом привела к возникновению привязанности к Монморанси. Солдат и придворный, он воплощал в себе все, что вдохновляло Генриха: воинское искусство, рыцарские манеры и образованность. Он восхищался стойкими консервативными убеждениями Монморанси и часто обращался к нему за советами и руководством. Отвращение, питаемое Генрихом к императору, было понятно и очевидно; Карл V оставался его заклятым врагом до конца жизни. Генрих, как и его будущая жена Екатерина, которая, по странному совпадению, тогда же освободилась из плена, никогда не забывал ни врагов, ни преданных друзей.

После счастливого воссоединения с родичами в Амбуазе Генрих вместе с братьями и сестрами приняли участие в коронации королевы Элеоноры, которая состоялась в Сен-Дени в марте 1531 года. К этому времени Франциск окончательно охладел к своей новой жене, и, предпринимал ни малейшей попытки скрыть свои чувства. Во время своего церемониального въезда в Париж Элеонора могла видеть, как ее муж, стоя у открытого окна за спиной своей фаворитки, Анны д'Эйли, герцогини д'Этамп, бесстыдно и вполне откровенно ласкал ее. Очевидец пишет, что Франциск «развлекался с нею целых два часа на глазах у всего народа». Едва ли так пристало себя вести «христианнейшему королю». Это было тем более печально, так как однажды сестра короля, Маргарита, призналась герцогу Норфолку в том, что новая королева «весьма горяча в постели и охоча до ласк». Король же нашел бедную Элеонору «столь неаппетитной, что никогда не ложился с супругой в постель и вообще не занимался с ней любовью».

Осенью того же года Франциск со всей своей семьей предпринял важную поездку по Франции. Он пожелал устроить великолепные празднества, дабы отблагодарить преданных вассалов за помощь в освобождении королевских детей. Торжественные процессии, разукрашенные триумфальные арки при въезде в большие города — все это произвело глубокое впечатление на Генриха. Пока влиятельные особы слушали речи и пировали, простой люд плясал и веселился на улицах, а из фонтанов било вино. Позже, во время правления Генриха, парадные выезды достигли новых высот пышности, изобретательности и дороговизны. И Франциск, и Генрих понимали, как важно посещать провинции.