Пока Париж спал - Рут Дрюар

Вдруг девушка оторвала взгляд от швабры и посмотрела на него. Он поймал ее взгляд, и она улыбнулась – широкой, искренней улыбкой. Он улыбнулся в ответ и слегка наклонил голову, как бы приглашая ее подойти и поговорить с ним.

Шарлотта осмотрелась, проверяя, нет ли где смотрительницы. Поблизости никого не оказалось, только сосед Жан-Люка лежал под одеялом, отвернувшись в другую сторону. Его тело поднималось и опускалось в такт тяжелому, но ровному дыханию. Он крепко спал.

– Все в порядке? – поинтересовалась Шарлотта с улыбкой, все еще играющей у нее на губах.

– Да, благодарю вас. Мне просто нужна компания.

– Я могу узнать, может ли кто-то поиграть с вами в карты.

– Нет. Ваша компания.

Он заметил, как она покраснела, и понял, что ее, должно быть, очень опекали в детстве.

– Вы всегда были медсестрой? – Он попытался вывести разговор на комфортную для нее тему.

– Я не медсестра, – ответила она.

– Неужели? А выглядите как медсестра.

– Это только из-за войны. Я должна была поступить в университет и изучать литературу.

– Что заставило вас передумать?

Она пожала плечами.

– Мои родители хотели, чтобы я работала.

Жан-Люк вскинул бровь.

– Идет война. – Она помолчала пару секунд. – Непонятно, что ждет нас в будущем, а сейчас мы голодаем. А благодаря тому, что я работаю здесь, мы получаем дополнительные пайки.

– Да, могу понять. Так значит вам нравится читать?

– Я обожаю читать.

– Какая ваша любимая книга?

– «Граф Монте-Кристо».

Он улыбнулся.

– Александр Дюма?

Она кивнула.

– Вы читали ее?

– Да, в детстве. Отец читал мне ее. Он любил… любит истории. Папа собирал для меня библиотеку. На каждый день рождения и на каждое Рождество он дарил мне книгу.

Жан-Люк замолчал, погрузившись в воспоминания об отце, его любви к чтению. Затем продолжил:

– Это отличная история, не так ли? Граф никогда не сдается.

Он почувствовал, как пропасть между ним и героями его детства становится все шире.

– Это правда. – Она сделала паузу. – Но разве это реалистично? То, как он возвращается снова и снова, после каждого несчастья, которое с ним происходит?

– Я не знаю. Но это ведь заставляет нас мечтать, разве нет?

– Мечтать о том, чтобы быть лучше, чем мы есть?

Он пристально посмотрел ей в глаза и прочитал в них, как в открытой книге, ее желание быть лучше, смелее.

– Да, он выстоял, несмотря на все тяготы, которые на него свалились. Я полюбил «Трех мушкетеров» еще мальчишкой и мечтал стать д’Артаньяном, когда вырасту.

Он усмехнулся:

– И вот я в немецком госпитале.

– А вы всегда работали на железной дороге?

– Да, я был сыт школой по горло к моменту, когда мне исполнилось пятнадцать. И был счастлив уйти и обучиться ремеслу.

– А ваши родители? Они не возражали?

Он улыбнулся.

– Нет, мой отец всю жизнь работал на путях, а моя мать… ну, она заботилась о нас. Они были рады, что я нашел работу в «Национальной компании французских железных дорог».

– Но теперь ею владеют немцы.

– Да. – Жан-Люк заметил, что Шарлотта оглянулась, и понял, она переживала, что смотрительница скоро вернется. Но он не хотел, чтобы девушка уходила.

– Да, боши теперь главные, – прошептал он. – Мне не следовало там оставаться.

– Мне тоже не следовало бы работать здесь.

Он совсем не хотел расстраивать ее.

– Я думаю, что это смело.

– Что?

– Нужно иметь храбрость, чтобы приходить сюда каждый день и видеть всю эту боль и страдания. Только взгляните вокруг.

Он остановился.

– Большинство из них молодые люди, прямо как я. Они не настоящие враги. Настоящие враги – это люди у власти, те, кто отдает приказы. Можно поспорить, что они уж точно не окажутся в госпитале.

Она повернулась к нему.

– Но ведь остальные следуют этим приказам, так ведь?

– Вы знаете, сколько смелости нужно, чтобы противостоять системе?

Жан-Люк сам ответил на свой вопрос:

– Больше, чем есть у многих, включая меня.

– И меня. Стоит перестать здесь работать.

– Нет, не делайте этого… ну, хотя бы пока меня не отпустят. Вы единственное светлое, что здесь есть. Вы сияете как…

– Тсс.

Она перебила его. Прямо в этот момент спящий сосед перевернулся на другой бок и закашлял.

Шарлотта сделала шаг назад и, кинув взгляд на Жан-Люка, быстро зашагала прочь.

Париж, 14 апреля 1944 года

– Шарлотта!

Я через стол посмотрела на Матильду, попытавшись сосредоточиться на том, что она сейчас сказала, но ее слова вылетели у меня из головы. Вместо того, чтобы слушать ее, я думала о Жан-Люке.

– Ну, что ты думаешь? Поговорить мне с ним?

Я снова переключила внимание на Матильду. С кем? Я хотела переспросить, но не осмелилась.

– Ты не слышала ни слова, да?

Я окинула взглядом неприглядное кафе: старые плакаты с Эдит Пиаф и Ивом Монтаном на потрескавшихся стенах.

– Извини, я витала в облаках.

– Заметно! Что происходит? О ком ты грезишь?

Я почувствовала, как краснею.

– Ни о ком.

– И кто этот «ни о ком»?

Она улыбнулась.

Не сдержавшись, я улыбнулась в ответ.

– Кое-кто, кого я встретила в госпитале.

– Что? В госпитале Божон? Это доктор?

– Нет.

– Только не говори мне, что ты влюбилась в боша. – Она понизила голос.

– Нет, конечно! Он француз!

– Значит, коллаборационист?

– Нет!

Я глотнула воды. Я была уверена, что он не коллаборационист; это не его вина, что он работал на железной дороге, которую теперь контролировали боши.

– Почему тогда он в немецком госпитале?

– Ты могла бы спросить то же самое у меня.

Я уставилась на пятна от кофе и вина на старом деревянном столе.

– Могла бы, но я знаю тебя. А его нет.

В ее глазах промелькнуло беспокойство.