Сезон ведьмы - Сара Риз Бреннан

– А мне почти никогда, – честно признался Харви. – Но иногда я иду в школу, вижу одну девчонку, и вдруг все, что было покрыто мраком, становится кристально ясным. Или вхожу в дом, и кажется, будто случилось что-то плохое, и вдруг вижу своего брата. Или иду через лес, подхожу к дому той девчонки, дверь открывается, и мне уже все равно – туман на улице или дождь. Все вокруг становится совершенно четким и обретает смысл. Все сияет.

Харви умолк, думая о брате. Было что-то такое, что давно его тревожило, однако Харви по характеру не способен долго грустить. Он изо всех сил постарался вспомнить, что же это такое, напрягся так, что голова заболела, но так и не вспомнил.

Из голоса Ника исчезла мягкость, от которой он, похоже, слегка терялся, и вернулся привычный цинизм.

– А, девчонка?

– Не просто девчонка, – поправил его Харви. – А одна-единственная.

– Девчонок на свете много, – заметил Ник. – Я бы на твоем месте не стал себя ограничивать. Раз уж мы заговорили о чудесах этого мира, в нем полным-полно очень симпатичных…

– Они на нее не похожи, – возразил Харви. – Эта девчонка способна изменить мир. Любовь придает смысл всей вселенной. Надо быть глупцом, чтобы отказаться от ключа ко всем тайнам мироздания.

– Значит, она тебе нравится, потому что дает тебе ответ на все вопросы?

– Она и есть ответ, – сказал Харви. – И дело не в том, дает она мне что-нибудь или нет.

Вдруг какой-то маленький мальчишка дернул Харви за широкие потрепанные джинсы. На лице у него было написано: я уже устал ждать, сколько можно вести какие-то глупые разговоры о любви?

– Прости, – спохватился Харви. – Чего ты хочешь?

Малыш сразу приободрился.

– Тигра!

Харви стал рисовать у него на лице большое оранжевое пятно и широкие черные штрихи.

– Слышь, смертный, ты всегда с незнакомцами так разговариваешь? – тихо спросил Ник. Из его голоса опять исчезла резкость.

– Нет, – рассеянно ответил Харви. – Я вообще побаиваюсь разговаривать с незнакомцами.

– Ты же мог мне такую лапшу на уши навешать! – воскликнул Ник. – Углубился в философские рассуждения о каких-то там чувствах… Обычно я с людьми или занимаюсь сексом, или проклинаю их, делов-то…

Харви слушал вполуха, углубившись в рисование тигра, но вдруг осознал, что этот странный тип произнес при ребенке слово «секс». Он бросил на Ника возмущенный взгляд.

– А что такого? – спросил Ник, вроде бы даже уязвленный. – Это же здорово. Приятно. Мне нравится. Просто ты не понимаешь. У некоторых людей сердца жесткие и холодные, как высоченная каменная стена.

– Прости, – сказал Харви, – но все это чушь. Сердца – это не стены. Можно выстроить стену вокруг сердца, если не хочешь, чтобы тебя ранили, только это очень грустно. Ведь тогда у тебя не будет вообще никаких чувств.

Ник прикусил губу.

– Ч… чувства? У меня их давно не было. Но в жизни… Я, кажется, имел какие-то… чувства. Ведь я же способен говорить о них.

Он отвел глаза и стал аккуратно складывать раскиданные эскизы. Харви смягчился. Сейчас, в таком чудесном расположении духа, он не мог долго сердиться. Ужас и тревога, страхи и сомнения легко соскальзывали с блестящей глади его разума. Харви наложил последние штрихи – тигр получился отменный – и стал вполголоса напевать.

– Да ты, кажется… и вправду счастлив. – Голос Ника снова зазвучал растерянно.

– Да, – подтвердил Харви. Отступил на шаг и показал малышу его тигриное лицо в зеркале. У него за спиной Ник что-то прошептал – Харви не расслышал.

В зеркало ударили солнечные лучи. Тигриное лицо получилось даже лучше, чем Харви рассчитывал. Оно было как настоящее – настолько, что на миг Харви даже почудилось, будто нарисованные усы дернулись.

Малыш расплылся в восхищенной улыбке. Он не верил своим глазам. Харви усмехнулся в ответ и тихонько рыкнул. Опустил зеркало, и на мгновение в нем отразился Ник. Он как раз подмигнул малышу и как-то таинственно улыбнулся. И улыбка была совсем незлая. А может, и вообще все его улыбки были незлыми, подумал Харви, погруженный в чувство всеобъемлющей теплоты ко всему на свете.

Харви часто бывал пугливым или подозрительным. Но он этого не хотел. Так уж само получалось. А сейчас вдруг понял, как это исправить.

Может, Ник просто одинок или несчастлив. И Харви тепло улыбнулся парню.

Нику это заметно понравилось.

– Какие красивые эскизы. Много рисуешь?

– Всегда, когда есть возможность. – Вопрос захватил Харви врасплох, но он был признателен за этот внезапный интерес. – Когда отец не видит.

Ник одобрительно кивнул:

– Мне нравятся бунтовщики.

– А ты рисуешь?

– Не так. Символы для ритуалов и тому подобное. Для школы, – пояснил он. – Для уроков повышенной сложности.

– Ах, повышенной, – протянул Харви. – Да ты, видать, ботаник.

Едва он произнес это слово, как сразу понял, что невежливо называть ботаниками людей, с которыми только что познакомился. Томми часто звал так его самого, и Харви это нравилось. У Томми получалось мягко, по-доброму. Харви надеялся, что и у него не прозвучало как грубость.

Ник, все так же улыбаясь, провел рукой по черным волосам.

– Как скажешь, увалень деревенский.

У Харви не было друзей среди мальчишек, и он плохо знал, что можно им говорить, а чего нельзя. Обычно ребята в школе смеялись над ним за любовь к рисованию, за то, что он дружит только с девчонками, за то, что не любит болтать о футболе. Харви всегда подозревал: если в нем действительно есть какой-то изъян, видимый отцу, то и ребята тоже его замечают.

И вдруг ему с надеждой подумалось: хорошо было бы иметь хоть одного друга среди ребят.

– Любишь футбол? – спросил Харви.

– А что такое футбол? – растерянно заморгал Ник.

– Вот и я точно так же к нему отношусь, – усмехнулся Харви.

Детская очередь, казавшаяся бесконечной, наконец почти иссякла, и по всей ярмарке сновали малыши с красивыми узорами или фантастическими рисунками на лицах. С ними ярмарка выглядела гораздо ярче, и Харви подумал, что и самим малышам стало светлей и радостней. Об этом Харви и мечтал – добавить в окружающий мир немного света. Небо стало темнеть, но благодаря этому горизонт окрасился чистым золотом.

Харви казалось, что с его глаз слетели все тени страха и сомнений, и все, куда ни кинь взгляд, засияло.

У чертова колеса Сабрина разговаривала с учительницей. Сумерки довольно быстро накрыли поляну, и чертово колесо маняще засияло во тьме тонким ободком огней. На легком ветерке они плясали по светлым локонам Сабрины, спотыкаясь лишь на узкой темной полоске ее ободка для волос. Харви заметил, как девушка украдкой бросила взгляд на палатку и поняла, что очередь рассеялась. Значит, он скоро придет.