Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой - Сергей Беляков

Скоропадские читали книги Николая Костомарова, выписывали «Киевскую старину» – замечательный украинский научный журнал (на русском языке). Правда, в отличие от соседей – богатой знатной украинской семьи Галаганов, – Скоропадские украинскому языку детей не учили, но давали читать украинские книги.

Один из героев повести Ивана Франко «Раздорожье» («Перехресні стежки») говорит, что украинцы (руськие) тогда станут нацией, когда у них появятся свои богачи, свои миллионеры. Миллионеры появлялись, но многие из них быстро ассимилировались в русской среде, теряя связь с народом. Пример тому – богатейшие сахарозаводчики Терещенко. Эта купеческая семья была родом из города Глухова, одной из бывших столиц Гетманщины. Артемий Яковлевич Терещенко, по прозвищу Карбованец, был из козацкого рода, выбился в купцы первой гильдии еще при матушке Екатерине. Его потомки приумножали капитал, строили рафинадные фабрики, покупали землю, акции коммерческих банков, но постепенно русифицировались. Последний представитель этого славного рода – Михаил Иванович Терещенко, банкир и будущий министр Временного правительства – был уже типичным русским европейцем.

Немногочисленные украинские аристократы и буржуа были редкими вкраплениями в многомиллионной массе селян. «Почти вся промышленность и помещичья земля на Украине принадлежат великороссам, малороссам и полякам, отрицающим всё украинское»[135], – признает позднее Павел Скоропадский.

Это обстоятельство предопределит характер украинской революции.

«Украина как раз была для России (а значит, в особенности для ее господствующих классов) колонией, которую Россия обирала немилосердно»[136], – писал украинский социал-демократ Винниченко. Его однопартиец Исаак Мазепа называл Украину «колонией Московщины». Украинские революционеры говорили о колониальном статусе Украины как о чем-то общеизвестном, несомненном и не требующем даже специального обсуждения.

Из романа Гео (Георгия) Шкурупия «Жанна-батальонерка»: «Целая культурная нация, которая несла европейское образование в Азию, теперь задавлена вонючим сапогом российского самодержавия. Украина – несчастнейшая из колоний, потому что ее заняли некультурные варвары, которых она когда-то учила азбуке. Только татарское иго можно сравнить с тем игом, потому что оно грязное и не несет с собой никакой культуры»[137].

Украинский писатель-футурист сочинял это после революции, в разгар украинизации на советской уже Украине. Ругать «русский великодержавный шовинизм» тогда было принято. Царскую Россию называли «тюрьмой народов». Политическая пропаганда советских интернационалистов удивительным образом совпала со взглядами украинских националистов.

Не скажу, будто коммунисты и социал-демократы, украинские и русские, откровенно лгали. Допущу, что они искренне заблуждались. Все губернии, где малороссияне/украинцы составляли большинство населения, пользовались теми же правами и несли те же повинности, что и губернии Великороссии. Украинский крестьянин жил не беднее крестьянина-великоросса. На обед ел борщ с мясом и салом (в постные дни – с грибами и конопляным, а позднее и с подсолнечным маслом), хлеб, кашу с молоком или салом, на полдник – хлеб с салом (в постные дни – хлеб с луком и огурцами), на ужин – жареную или вареную картошку, капусту. В праздники, особенно зимние, ели жареного поросенка, лапшу с говядиной, домашнюю колбасу, брынзу, масло, мёд. Русский мужик в те же годы ел на обед щи, беленные молоком или сметаной, ячневую, овсяную или гречневую кашу с молоком, постным маслом, соленую рыбу, картошку, хлеб, солонину. На праздники – говядину, свинину, баранину, пироги, блины или оладьи, мёд. В богатых русских промысловых селах питались лучше – в скоромные дни со стола не сходили ветчина, студень, баранина, курятина, а то и гусятина. Но были совсем нищие деревни, где большую часть года питались щами, хлебом, квасом, овсяным киселем да картошкой с льняным маслом. Жизнь русских мужиков меньше всего напоминала жизнь колонизаторов несчастной Украины.

Средний рост призывников-украинцев был выше, чем у русских[138]. Физически (по росту, весу, обхвату груди) украинцы были мощнее русских[139]. Продолжительность жизни украинцев была больше, чем у русских[140]. Это нельзя объяснить лишь генетическими причинами, ведь генетически русские и украинцы очень близки.

Аристократы и буржуа были в среднем выше, чем бедные крестьяне, пролетарии или батраки. Горожане – выше, чем деревенские жители. Грамотные – выше, чем неграмотные[141]. Причина проста. Если ребенок растет в богатой буржуазной семье, ест телятину и пьет сливки, то при прочих равных он будет выше и здоровее ребенка, который вырос на хлебе с луком и квасом. Наконец, и с грамотностью все понятно. Сколько-нибудь обеспеченные семьи крестьян или мещан находили возможность дать детям хотя бы начальное образование.

Логично предположить, что украинцы были выше и мощнее русских, потому что несколько лучше питались, лучше жили. А почему бы им и не жить хорошо? Климат на Полтавщине для сельского хозяйства куда благоприятнее, чем на Вологодчине. И земля плодороднее.

Кроме того, к началу века заметно изменился и сам характер народа. Русские путешественники, ученые, чиновники писали о малороссиянах первой половины XIX века как о народе честном, достаточно трудолюбивом, но пассивном, простодушном, не способном к коммерции. Но к началу века русские и украинцы как будто начинают меняться местами. Это было заметно уже на юге Воронежской губернии, на русско-украинской этнографической границе: «…торговля вся и вся промышленность в руках хохлов. Великоросс преимущественно пахарь. Здесь на юге торгово-промышленных великорусских сел нет, а торгуют хохлацкие слободы»[142], – писал этнограф Б.С.Познанский.

Русская нация отдала слишком много сил на строительство великой империи, на оборону ее границ, на активную внешнюю политику с далекими военными экспедициями, что отрывали десятки, а со временем и сотни тысяч русских людей от дела, от работы, от мирного труда. Рано или поздно и двужильный надорвется. «Центр наш стал ослабевать еще с XVIII столетия, – писал Алексей Суворин в 1903 году. – Из него брали все, что можно было взять, – деньги, войска, интеллигенцию – и почти ничего в него не возвращали, то есть не удобряли землю, не насаждали земледельческих школ, не распространяли грамотности, не учреждали высших учебных заведений, даже обходили железными дорогами. Наш Центр изнемогал под бременем расходов и напряжением всех своих сил создавал мощь государства, а государство, расширяясь в границах, забывало этот Центр… Я назвал наш Центр Геркулесом, и правительство смотрело на него как на Геркулеса, способного совершить всякий подвиг. Но и у Геркулеса не Божьи силы. И Геркулесы теряют их. Геркулес стоит в своей посконной рубахе у своих хором – жалкой избенки, покрытой соломой, которой нередко лакомится издыхающий друг его, лошадь…»[143]