Приключения Васи Куролесова - Юрий Коваль

Матрос, который добродушно дремал в клубнике, принял на себя основной удар пчелиной армии. Завывая, как пожарная машина, он кинулся к ближайшему пруду и спрятался в знакомую крапиву, поклявшись никогда в жизни из неё не вылезать.

Захлопнув двери и форточки, Болдырев и Вася подсчитывали свои уроны.

Васе досталось за догадку — его укусило пять пчёл. Капитан отделался легче — пчёлы будто почувствовали в нём милиционера. Его укусила всего одна пчела, зато уж как следует, в кулак. К тому же у Болдырева оказался прокушен портсигар.

— Ничего, — сказал капитан. — Пчелиные укусы полезны.

Он достал из кармана милицейский одеколон «Шипр» и стал протирать раны.

К этому моменту прибыл пчелиный знаток Емельяныч.

— Пчелу я понимаю, — говорил знаток, вылезая из машины. — И она понимает меня.

— Так точно, папаша, — подтверждал старшина Тараканов, помогая старичку выгружаться.

С сомнением оглядев Васю и Болдырева, знаток сказал:

— Кто пчелу не понимает, того и она не поймёт.

Емельяныч действительно пчелу понимал. Он надел на голову чёрный пчелонепроницаемый колпак, отчасти похожий на чайник. В руки взял небольшую леечку. В ней тлели угли, и вместо воды из кончика носа выливался дым.

Облив пчелу дымом, Емельяныч стал вскрывать ульи. Тараканов помогал ему издали взглядом, а Вася и Болдырев глядели на всё это через закрытое окно. Пчёлы крутились вокруг Емельяныча, но не трогали. Правда, одна, особо злая, укусила Тараканова в кокарду.

В четырёх ульях Емельяныч ничего не нашёл, кроме пчёл и мёда, а вот в пятом улье пчёл не было. Емельяныч вынул из него одиннадцать фотоаппаратов «Зенит», четыре транзисторных радиоприёмника «Горизонт», двадцать ручных часов «Кругозор» и сто сорок девять золотых колец, надетых на палочку. Причём палочка оказалась из чистого серебра. После этого Емельяныч вынул и деньги, завёрнутые в «Вечернюю Москву» от 17 июня.

— Я пчелу понимаю, — толковал Емельяныч, когда все уже ехали обратно.

Вася и Болдырев молчали, с уважением слушая, как понимает Емельяныч пчелу.

— Понимайте пчелу, молодой человек! — приставал знаток к Васе. — И она вас поймёт.

— Ладно, папаша, — успокаивал его Вася. — Я постараюсь понять.

Потом Емельяныч прицепился к Болдыреву. Он задал ему вопрос: понимает ли пчёл милиция?

— Милиция всё понимает, — отвечал Болдырев. — Не только пчёл, но даже кузнечиков или божьих коровок.

— Кузнечики ваши — чепуха! — горячился Емельяныч. — Они мёду не дают!

— Зато стрекочут красиво, — застенчиво сказал Тараканов.

Эти слова так раскипятили старого знатока, что он стал прямо накидываться на старшину, чуть ли не хватая его за портупею.

— Прибавь ходу! — сказал Болдырев шофёру.

Разбрызгивая лужи, газик промчался по кармановским улицам и остановился у маленького дома, чем-то похожего на улей.

Болдырев хотел уже прощаться, но упорный Емельяныч схватил его под руку и потащил в сад.

— Так просто вы от меня не отделаетесь! — сказал он.

Всюду — под яблонями, на огороде, на крыше, на террасе, на чердаке — стояли ульи.

Собачья конура у крыльца тоже была похожа на улей. Казалось, Емельяныч держит в ней специальную дрессированную пчелу.

И действительно, как только все вошли в сад, из конуры выскочила маленькая чёрно-рыжая собачка и принялась не то лаять, не то жужжать.

— На место, Шмель! — крикнул Емельяныч.

Он усадил всех за берёзовый стол, врытый в землю между ульями, и быстро раскочегарил самоварчик. Потом достал чашки и стаканы, разлил чай и выставил на стол блюдо с мёдом.

И, глядя на этот мёд и самоварчик, старшина Тараканов даже сказал стыдливо:

— Пчела пчеле — рознь. Она, как и человек, своё понимание имеет.

Длинный какой день-то сегодня получился. И сразу в нём собрались и деньги, и пчёлы, и мусорная урна.

День сегодняшний был похож на грузовое такси, которое перевозит вещи на дачу. Чего только в него не навалено — и детские коляски, и матрасы, и телевизор «Рубин».

А солнце было ещё высоко. Впрочем, не так уж высоко. Начинался закат.

Милицейская машина мчалась по шоссе. По сторонам мелькали домики и дачки. Их шиферные крыши порозовели под закатным светом, мерцали в зелёных садах. Навстречу одна за другой летели машины, и на лбу у них горели закатные пятна.

Но вот солнце закатилось, ветровые стёкла встречных машин померкли. Милицейский газик свернул с шоссе на просёлок.

Болдырев сидел рядом с Васей и устало молчал. Вася тоже помалкивал. Одной рукой он придерживал на коленях банку с мёдом от Емельяныча, а другою гладил Матроса. Матрос глядел в окно задумчиво, как пионер, возвращающийся из лагеря домой.

— День кончился, — сказал Болдырев.

— Так точно! — подтвердил Тараканов.

— И дело наше кончилось, — добавил Болдырев.

Старшина Тараканов хотел сказать «Так точно», но почему-то застеснялся.

Газик въехал в деревню и остановился у сельсовета. Механизаторы, которые шли в клуб на танцы, с удивлением глядели, как вылезает Вася из милицейской машины.

— Смотрите! — кричал тракторист Наливайко. — Ваську забрали!

— Спокойно! — строго сказал Тараканов из машины. — Гуляйте-танцуйте!

— Здорово ты догадался насчёт денег, — говорил Болдырев, прощаясь с Васей. — Ты всё-таки молодец. Хочешь со мной работать?

— В милиции, что ли? — не понял Вася.

Капитан подмигнул.

— А какой оклад? — спросил Вася, выгружая мёд и Матроса.

— Оклад хороший, — улыбаясь, ответил Болдырев. — К тому же обмундирование.

— Сапоги, — вставил Тараканов, — хромовые!

— Сапоги — вещь хорошая, — задумчиво сказал Вася.

Он пожал капитанскую руку, свистнул Матроса и пошёл к дому.

Газик фыркнул за его спиной и уехал.

Над деревней Сычи нависли уже сумерки, уже во всех окнах зажглись лампочки и абажуры, а всё-таки в небе ещё виднелись остатки заката — день никак не хотел кончаться, а ведь и так уж длинный получился.

А книжка-то какая длинная получилась! Читаешь её, читаешь, никак не дочитаешь до конца.

Пора уж кончать книжку, пора и в окно поглядеть: что там, на улице, делается?