Битва на дне - Сергей Зверев

За все это время больше ни один из присутствующих, включая Сергея Павлова, не вымолвил ни слова, все лишь внимательно слушали своих – как бы поточнее? – полномочных представителей.

«Вот так ситуация, – думал Полундра, вчерне анализируя услышанное. – Они и впрямь вооружены до зубов, а у нас из оружия, не считая табельных стволов, только моя "Нерпа". Так ее, голубушку, еще надо на воду спустить! И потом, мы с "Нерпочкой", конечно, молодцы и герои, но против тактической субмарины класса "Небраска" как-то не тянем. Весовые категории у нас разные! Но связь-то у нас на "Арктуре" имеется отличная, не могут они не учитывать, что в совсем пиковой ситуации мы просто заорем на весь мир "Караул! Убивают! Пираты!". Следовательно, вывод: откровенно, внагляк, американцы на международный скандал нарываться не станут. Все их угрозы – не более чем блеф. Отчего ж тогда у меня мурашки по коже?»

Резкие слова Мезенцева, обращенные к Мертону, заставили Роберта Хардера вздрогнуть, точно от укола шилом в задницу, но он тут же взял себя в руки. Его глаза стали пустыми и холодными, как пространство открытого космоса, голос же, наоборот, помягчал, в нем появились умиротворяющие нотки. Цэрэушник понял, что хватил лишку, и теперь отступал на заранее подготовленные позиции.

– Прошу прощения, я забыл представиться вам, господа. Роберт Хардер, офицер американских вооруженных сил. В достаточно высоком звании. Я погорячился и был неправильно понят! Никто и не думал угрожать вам оружием! Мое «во-вторых» можете смело забыть, горячая южная кровь в голову стукнула.

«Ври больше, "южная"! – отметил про себя Сергей, которого, как уже было сказано, учили много чему и на совесть. – У тебя же типичнейший выговор уроженца Нью-Йорка. Big Аpple. Кого обманывать вздумал, салага!»

– Но остается «во-первых»! – продолжал Хардер. – Это чужие, закрытые для вас территориальные воды. Зачем вам дипломатический скандал?

– Вот пускай дипломаты и решают проблему на любом уровне, – непреклонно возразил Мезенцев. – Мы же останемся при своем мнении и никуда из этого района не уйдем. А теперь позвольте откланяться. Дела, знаете ли!

Когда между катерами пролегло уже метров пять взбаламученной усиливающимся волнением воды, вдруг подал голос Большой Билл, молчавший до сих пор как рыба. Заело, видать, «морского котика», захотелось оставить последнее слово за собой. Выплюнув за борт здоровенный ком жевательной резинки, Уильям Хаттлен хрипло заорал, причем на вполне приличном русском:

– Эй, вы! Лючше бы вам убирайтся поскорее! Не искать на свой джопа приклютшения!

Полундра среагировал молниеносно. Он сложил руки рупором и с пулеметной скоростью выпалил длинную фразу, настолько наполненную сленговыми словечками и оборотами, что не сразу язык угадаешь. Услышав ее, Большой Билл ошеломленно потряс головой и как подкошенный упал на переднюю банку катера.

– Полундра, что ты ему такое сказал? – уже поднявшись на борт родного «Арктура», поинтересовался Мезенцев. – Я в жаргоне не очень-то разбираюсь, а ты еще с техасским акцентом…

– А? – обернулся к другу глубоко задумавшийся о чем-то Сергей. – Да так, ничего особенного. Пожелал этому парнишке продристаться морским ежом, а в качестве туалетной бумаги горлышко от разбитой бутылки использовать. Ну и самую малость о нестандартных сексуальных склонностях всей его родни и его самого.

Капитан весело рассмеялся, показывая крепкие желтоватые от курения зубы.

– Лихо ты его! Все правильно, с такими дремучими хамами просто нельзя по-другому.

Таким образом, единственным участником этой исторической «встречи на рейде», не сказавшим ни единого словечка, остался подполковник Тиняков. Зато слушал он очень внимательно!

Олаф Хендриксон оказался по-европейски точен: ровно в девять утра его старенький «Лендровер» притормозил у дверей только что открывшейся «Белочки». Стеценко опоздал минут на десять и, увидев норвежца, обрадовался ему как родному.

– А я все гадал: приедешь ты, не приедешь? – довольно пробурчал Андрей Павлович, пожимая крепкую ладонь Хендриксона. – Мало ли что по пьянке наобещаешь!

– О! – удивился Олаф. – Делать не можно так! Слово исполняется всегда мое.

– У нас к этому никак не привыкнут, – безнадежно махнул рукой Стеценко, устраиваясь поудобнее на переднем сиденье внедорожника. – А пора бы! Но я тоже обещание свое сдержал: раз сказал, что пока с твоими друзьями не побалакаю, ни граммули в рот не возьму, значит, так и сделал. Хоть голова раскалывается после вчерашнего. И во рту словно кошка переночевала.

– По-хе-миелие… – сочувственно поцокал языком норвежец, сделав ударение на втором слоге этого трудного, но хорошо ему знакомого русского слова. – Тоже я нехороший слишком сейчас. Беды нет в том. По-прав-лять-ся скоро станем вместе мы!

Такая перспектива пришлась очень по душе похмельному маркшейдеру. Кроме того, новый знакомый с его уморительным русским и широкой открытой улыбкой все больше нравился Андрею Павловичу.

«Вот, – думал Стеценко, – и верь этим упертым дуракам, патриотам самозваным! Русская душа, русская душа… а у европейцев вообще никакой души как бы и нету! Холодные да рассудочные, все бы им голая выгода с прибылью, за лишний грош удавятся и все такое прочее. Чушь собачья! Такие же люди, как мы, грешные. Вон какой парнюга замечательный!»

Они быстро выехали из Баренцбурга, и на колеса «Лендровера» пошла весело наматываться отличная асфальтированная трасса, соединяющая поселок российских горняков с норвежским Лонгйиром.

Лонгйир тоже проскочили с ходу. Но когда Олаф повернул направо, Стеценко вдруг понял, что это за «одно недалекое место», куда они направляются. И весело рассмеялся:

– Слышь, Олаф, ты меня не на гринписовскую ли базу везешь? К «зеленым», да? Так бы сразу и сказал, дурашка, а то, понимаешь, место у него недалекое!

Удивленный Хендриксон повернулся к своему единственному пассажиру:

– Вы противник движения природы защиты? – испуганно спросил он. – Не в силах мне повериться в такое! Да, мы туда поехали вдвоем с вами. Но куда, знать можете почему вы?

Дичайшие речевые обороты норвежца стали для Андрея Павловича уже привычными, понятными и чем-то даже нравились. Все лучше, чем беспримесный «русский матерный», которого он за свою жизнь наслушался. Кстати, английский – язык международного общения – Стеценко знал очень даже неплохо. Но показывать Олафу этого пока не собирался. Уж больно забавно норвежец язык родных осин ломает, пусть помучается.

– Да не сепетись ты, вы же «зеленые», а не «голубые». Вот этих я не люблю! Просто я с вашими ребятами и раньше, до тебя, знаком был.

Успокоенный словами, а больше тоном и улыбкой русского друга, Хендриксон не преминул воспользоваться возможностью преумножить свои знания о загадочной России:

– Это новое движение есть за планетную чистоту, «голубые»? О! Знать не приходилось мне такого. Познакомить прошу.