Крайние меры - Лоренсо Сильва

Но воспоминания о Джереми вновь навеяли грустные мысли. Он не без юмора подумал о том, как пытался спастись. Но это был юмор висельника. Уж лучше бы они застрелили его, оказав ему тем самым услугу.

Нет. Он сделает это сам. Сам выберет место и время. Осталось восемь дней. И он выдержит, черт побери.

Выдержит ради Берта. Берт столько сделал для Джереми. Тоска уступила место озабоченности, когда он подумал о том, как станет рассказывать главному о своих «подвигах». На сколько вопросов придется ответить!

Почему Миллгейта перевезли из больницы в особняк в Скарсдейле? Почему охранники не просто ловили Питтмана, а пытались его убить?

Ведь, покинув территорию особняка, он, с точки зрения охраны, уже не должен был представлять опасность. Другое дело — захватить его, чтобы передать в руки полиции. Но убивать?.. Нет, что-то здесь не так.

Слив ванну и вновь наполнив ее, Питтман наконец почувствовал, что прогрелся до самых печенок. Он вытащил затычку и стал энергично растираться полотенцем, усилием воли стараясь подавить приятное ощущение. Завернувшись в одеяло, он выключил свет и уставился в пространство за окном, выходящим на покрытую лужами автомобильную стоянку мотеля. Подкатила машина. А вдруг полиция? По его душу? Нет, не полиция. Без маячка на крыше и надписи на дверцах. Не исключено, что это охрана особняка. Рыщут по всем мотелям, опрашивают служащих. Он вздохнул с облегчением, когда из машины вышла женщина и направилась к зданию на противоположной стороне стоянки.

Кстати, о полиции. На поле для гольфа он не слышал сирен. Может быть, в полицию вообще не сообщали? И как могли бы объяснить охранники, почему стреляли в него уже после того, как он покинул пределы частного владения?

А что охрана? Неужели все еще охотится за ним? Проверяет местные мотели? Но ведь логичнее предположить, что объект охоты поспешил убраться как можно дальше.

Кроме того, им неизвестно, кто он и как выглядит.

Питтман едва держался на ногах. Его опять стала бить дрожь, и он залез в постель, чтобы согреться. Берт обычно приходит в редакцию около восьми утра. Надо поспать пару часов, позвонить ему, рассказать о случившемся и спросить, что делать дальше.

Хотел попросить, чтобы его разбудили около восьми, потянулся к телефону, но рука повисла, и он погрузился в сон.

Он долго не мог проснуться, ощущая в голове тяжесть, не в силах разомкнуть веки. И не понимал, что разбудило его: то ли солнечные лучи, пробившиеся сквозь тонкие жалюзи, то ли грохот машин, от которого дребезжали стекла. Все тело ныло. Он сел на постели и принялся массировать ноги. Но хочешь не хочешь, а пришлось вылезти из постели, чтобы облегчиться. Вернувшись, он снова завернулся в одеяло и решил, что готов к разговору с Бертом. Снял трубку, и когда случайно взглянул на часы, обалдел — было 2:38.

«Господи, — подумал он, потягиваясь. — Уже пятница и перевалило за полдень, я проспал без малого десять часов».

Это открытие ошеломило его. Сколько времени он потерял! Целый день из оставшихся восьми. Схватив трубку, Питтман взглянул на табличку рядом с аппаратом, которая предлагала набрать "9", чтобы выйти на междугородный канал. Он нажал на девятку и тут же набрал номер «Кроникл». После щелчка последовали звонки, и через пятнадцать секунд клерк из приемной соединил его с Бертом.

Этот хриплый голос нельзя было спутать ни с каким другим, Берт это знал и все же сказал:

— Берт Форсит слушает.

— Это Мэтт. Извини, что не пришел сегодня. Вчера вечером я просто был в шоке. Я находился...

— Не могу сейчас говорить. У меня совещание.

В трубке раздался щелчок, и связь прервалась.

Что за черт?

Питтман нахмурился и медленно опустил трубку.

Что с Бертом? Впервые он говорил так сухо и официально. Во всяком случае, с Питтманом. Небось, обозлился, что он не пришел.

Питтман опять поднял трубку. Он не терпел неопределенности. И вновь клерк соединил его с Бертом.

— Форсит слушает.

— Это опять я. Извини ради Бога! Я не виноват. Клянусь. У меня важное сообщение. Вчера вечером...

— Я занят. У меня люди. Очень важные люди.

Берт снова бросил трубку.

Питтман почувствовал, как застучало в висках, еще больше нахмурился и вернул трубку на место.

Да, Берт просто в ярости. Важные люди. Значит он для Берта — пешка. Что же, Питтман и это готов проглотить.

Питтман уже хотел звонить в третий раз, но передумал. Что бы ни случилось, выяснять отношения по телефону Берт, видимо, не желает.

Теперь к физическим мукам добавились еще и моральные. Снедаемый беспокойством, Питтман решил взглянуть, не высохла ли одежда. Брюки, рубашка и пиджак, оставленные на вешалках, были еще влажными, но против ожиданий не очень измятыми. Прилипшая к ним грязь засохла, и ее можно было отчистить щеткой. В плачевном состоянии оказался лишь плащ, весь замызганный и в нескольких местах разорванный. Пришлось отправить его в мусорную корзину.

Питтман смочил и расчесал свои светлые волосы. А вот бритье пришлось отложить на потом — бритва в перечень услуг не входила. Несмотря на щетину, он решил отправиться в «Макдональдс», который видел по дороге в мотель, — давал себя знать голод. Паковать было нечего, оставалось лишь сдать ключ и уйти.

Питтман приоткрыл дверь, убедился, что за ним не следят, и пошел через автомобильную стоянку к конторе мотеля. Несмотря на яркое солнце, он озяб из-за влажных носков и белья.

Очень важные люди... В пригородном поезде по пути в Нью-Йорк Питтман прокручивал в голове свой разговор с Бертом. Монотонный стук как бы изолировал его от внешнего мира, помогая сосредоточиться. Очень важные люди!

Не исключено, что Берт сказал правду. Ровно через неделю «Кроникл» прекратит свое существование. Неудивительно, что у главного дел невпроворот, и весьма срочных. Вполне вероятно, что в кабинете у Берта находились владелец, издатель да мало ли кто еще. Возможно, речь шла о том, какие публиковать материалы в эти последние дни.

Но вряд ли важные особы появились бы у Берта. Скорее, они пригласили бы его к себе.

Придя к такому выводу, Питтман вновь вернулся к мысли о том, что Берт сердится на него. Наступил час пик, и поймать такси рядом с вокзалом «Гранд сентрал» Питтман не сумел. Пришлось воспользоваться подземкой. Поначалу он решил было двинуться в «Кроникл», но, взглянув на часы, передумал: уже пять минут шестого. Похолодало. Питтман вновь стал дрожать в своей влажной одежде.

Наверняка Берта сейчас в редакции нет. Он вот-вот появится в баре, куда обычно заходит после работы. А Питтману надо поскорее переодеться, чтобы не стучать зубами, сидя за стойкой.

Питтман вылез из сабвея на Юнион-сквер, но, не сумев и там отловить такси, двинулся пешком к себе на Двенадцатую западную улицу. Он торопился: уже темнело и становилось все холоднее. Он вошел в вестибюль, затем в коридор, где на стене висели почтовые ящики.