Невинность - Дин Кунц

– Он копил свою ненависть пять лет. Теперь она чистая. Чистая и крепкая.

Она поднялась со стула, черный силуэт в темноте.

– Почему он ненавидит тебя? – спросил я, отходя от окна.

– Это долгая история. Нам лучше спрятаться, пока они не откроют библиотеку. Он не настолько умен, как можно подумать, зная, что он куратор такого масштаба. Но если ему придет в голову, что я и раньше могла бывать в библиотеке по ночам, а потому, возможно, совсем и не убежала, он скоро вернется.

Когда вновь вспыхнул фонарь, разрисованное лицо девушки показалось мне прекрасным и неестественным, словно принадлежало какому-нибудь персонажу первых графических романов в стиле манга.

Я последовал за ней в приемную, поражаясь легкости, с которой мы поладили, гадая, не перейдет ли наша случайная встреча в дружбу. Однако, если даже моя мать с какого-то момента не могла выносить моего вида, приятельские отношения между Гвинет и мной, похоже, закончились бы в то самое мгновение, когда луч света случайно упал бы на мое лицо и она его увидела. Но мне так хотелось с кем-то подружиться. Я этим грезил.

– Нам нет нужды прятаться в библиотеке всю ночь.

– Он включил охранную сигнализацию, и если она затрезвонит, он будет точно знать, что я осталась в библиотеке после его ухода. Мне этого не нужно.

– Я знаю выход, который не подключен к сигнализации.

Словно тени, мы спустились в подвал, и по пути я объяснил, каким образом мне удавалось перемещаться по городу, никем не увиденным и не вызывающим подозрений.

Уже в подвале, у крышки люка, которую я оставил откинутой, Гвинет спросила:

– Ты никогда не бываешь на улицах и в переулках?

– Иногда, но редко. Только по необходимости. О ливневых коллекторах не тревожься. Идея гораздо страшнее реальности.

– Я не боюсь.

– Знаю, что не боишься.

Она спустилась первой. Я последовал за ней, опустив крышку и закрепив ее торцевым ключом.

Ограниченное пространство подводящего тоннеля нисколько не смутило ее, но я объяснил, что скоро мы выйдем в тоннель гораздо больших размеров. Ссутулившись и наклонив голову, я шел первым по уходящему вниз тоннелю, пребывая в превосходном настроении, потому что мне удалось ей помочь. Приятно это, знать, что ты кому-то нужен, пусть и услуга совсем пустяковая.

Подводящий тоннель влился в главный на высоте дорожки для технического обслуживания, в трех футах от пола. Лучом фонаря я показал ей, на какой глубине пол, диаметр тоннеля, потолочный свод.

Какие-то мгновения мы постояли на краю, две темные фигуры, с тонким лучом фонаря, направленным в сторону, напрочь лишенные каких-то отличительных черт, обычные тени, отделившиеся от людей, которые их отбрасывали.

Гвинет глубоко вдохнула, прежде чем сказать:

– Пахнет здесь совсем не так, как я ожидала.

– А чего ты ожидала?

– Вони. Всякой и разной.

– Иногда такое случается, но нечасто. Сильный дождь смывает сюда всю сажу и грязь, и какое-то время вони здесь не меньше, чем воды. Однако к концу, когда город уже отмыт дочиста, в воде, которая течет по тоннелю, купаться особого желания нет, но она и не пахнет. Когда все сухо, как сейчас, в этом тоннеле обычно легкий запах извести и других, более старых, силикатов, благодаря глине, из которых делали кирпичи. Если отстойники чистят недостаточно быстро или в одном из них что-то разлагается, тогда, конечно, пованивает, но не такая это и проблема. – Мне очень хотелось поделиться с ней знаниями подземного мира, вот я и заливался соловьем. Но тут все-таки сдержал желание продолжить лекцию. – Что теперь?

– Мне надо домой.

– И где твой дом?

– Этой ночью, думаю, в верхнем Ист-Сайде, откуда открывается вид на реку. Она прекрасна утром, когда солнце разбрасывает по ее поверхности золотые монеты.

– Только думаешь? – спросил я.

– У меня есть выбор. Могу пойти в несколько мест.

Она назвала мне адрес, я на мгновение задумался.

– Я покажу тебе путь.

С технической дорожки мы спрыгнули на дно тоннеля, чтобы идти бок о бок, каждый с фонарем. Темнота была такой черной, такой густой, что, казалось, обжимала лучи фонарей, сужала и без того узкие конусы.

Пока мы поднимались по широкому тоннелю, я изредка поглядывал на Гвинет, но она держала слово и ни разу не посмотрела на меня.

– А где живешь ты, Аддисон?

Я указал за спину.

– Там, дальше, глубже. В комнатах, о которых все позабыли, где никому меня не найти. Совсем как тролль.

– Ты не тролль, и никогда такого не говори. Но ты живешь ночью?

– Я живу от зари до зари, изо дня в день, но выхожу только ночью, если вообще выхожу.

– Днем в городе не только опасность, – сказала она. – Есть и красота, и магия, и загадочность.

– Ночь предлагает то же самое. Я видел такое, чего не понимал, но тем не менее наслаждался увиденным.

Чего не понимал, но тем не менее наслаждался…

Через две недели после моего прибытия в город, после того как отец спас меня от огня и взял под свою защиту, мы отправились наверх в тот час, когда большинство людей спит, и тогда я впервые увидел карнизоходца.

Отец постоянно объяснял, каким образом такие, как мы, могут выжить в большом городе, учил ориентироваться в подземном лабиринте, показывал приемы маскировки, с помощью которых мы становились практически невидимыми, демонстрировал, как проникать в нужные места и выходить из них с изяществом призраков, проходящих сквозь стены.

У моего отца был ключ – как он к нему попал, объясню позже – от склада благотворительного продовольственного фонда, созданного при католической церкви Святого Себастьяна. Поскольку церковь раздавала еду тем, кто в ней нуждался, а ключ отдали отцу без принуждения с его стороны, мы не обворовывали склад, когда заходили в него после закрытия, чтобы пополнить запасы в нашей кладовой.

В ту ночь, о которой я рассказываю, мы вышли из здания в проулок за ним и увидели, что фургон электроэнергетической компании стоит над колодцем ливневой канализации, который служил ближайшим входом в наше подземное прибежище. Двое рабочих, вероятно, работали в трансформаторной будке, откуда доносились голоса и где горел свет.

Прежде чем нас увидели, мы поспешили по проулку в следующий квартал, где могли воспользоваться таким же колодцем. Чтобы попасть туда, требовалось пересечь ярко освещенную улицу с шестью полосами движения, чего мы предпочитали не делать и глубокой ночью, когда большинство горожан лежало в постелях и видело сны.

Отец выглянул из проулка, убедился, что машин нет, и махнул мне рукой, предлагая следовать за ним. Когда мы подходили к островку безопасности, отделяющему три полосы движения в западном направлении от восточного, я заметил движение четырьмя этажами выше: человек шел по карнизу. Я остановился как вкопанный, подумав, что он собирается прыгнуть.