Корона Российской империи - Анатолий Галкин

На верстаке уже лежала одежда, разложенная на кучки, а справа на куске обоев был организован банкетный стол с салатом в миске и жареной курятиной… Кузькин криво улыбнулся и двумя пальцами вынул из наружного кармана голубой рубахи перетянутую резинкой пачку денег в разных купюрах.

– Здесь не очень много, но это все, что я смог достать… Я так рад, что вам удалось бежать!

– Не ври, адвокат… Вода в умывальнике есть?

– Есть! Могу даже чайник поставить, чтоб тепленькая пошла. У меня в углу запас воды – два бидона по сорок литров. И мыло есть. Турецкое, с запахом вишни.

Мылись они тщательно. Сначала смывали тюремную грязь. Потом ту, что из подземелий канализации. Затем все остальное… Когда Кузькин отошел за очередной порцией воды, Паша наклонился к Трубочисту и шепнул на ухо: «Не верю я этому типу. Продаст в любой момент. Мочить его надо».

Гриша Посевин не любил мокрых дел и хотел возразить Бригадиру, но руки были все время заняты – они переодевались, ели, пили… В конце банкета Паша подозвал адвоката и, указав на капот его новенького голубенького «Форда», велел выложить сюда все из карманов.

Кузькин выложил, но, очевидно, не все. Гриша этого не понял, а Муромцев разозлился, как пес, у которого отбирают кость.

– Зараза ты, адвокат! Я так и знал, что тебе нельзя верить! Где права и ключи от машины?

– Про машину мы вообще не договаривались. Я ее в кредит купил. Вы разобьете, а мне потом пять лет выплачивать.

– Не о том думаешь, адвокат! Тебе жизнь свою спасать надо… Если мы возьмем машину, ты нас заложишь?

– Закладывать не буду, а в милицию сразу позвоню.

После этих слов Паша вскинул пистолет, незаметно подмигнул Кузькину и два раза выстрелил в его широкую грудь… На голубой рубашке вспыхнули и расплылись два ярких кровавых пятна. А в гараже, перебивая запахи бензина и жареной курицы, явно потянуло ароматом вишневого компота…

Бедный Лев Львович дернулся два раза, схватился за полку и начал падать, увлекая за собой баночки и коробочки. Все это мелочь, за исключением литрового сосуда с нитрокраской. Такой голубенькой – под цвет любимого «Форда».

Сегодня банка была не закрыта наглухо, а лишь плотно прикрыта. Она упала с полки на верстак и вначале из нее начало капать, а потом густо полилось. Вроде как кисель из половника. Голубой кисель!

Теперь уже в гараже пахло не вишневым компотом и не курицей с бензином. Все заполонил едкий смрад ацетона… Краска лилась на живот «трупа», на ремень и на брюки, пониже ремня.

Паша подскочил к телу и, пока голубой кисель не залил карманы, вытащил документы на машину и ключи.

Трубочист распахнул ворота, а Муромцев, кашляя сверх меры, сел за руль и вывел «Форд» на вольный воздух. Теперь им надо было бежать отсюда подальше и побыстрее… Перед посадкой в машину Гриша рванул в гараж. Там на верстаке осталось что-то важное. Это три жареных куриных ноги.

Любимый «Форд» выруливал за рощу. Его мотор звучал все тише, а потом и вовсе смолк… Кузькин встал и попытался осмотреть себя – рубашка пропала, но за животом он совсем не видел брюк. Там все щипало от ацетона, и было ясно, что в районе ширинки полно краски. Залито на всю железку!

Лев расстегнул на рубахе верхние пуговицы и стянул ее через голову. Потом спустил вниз штаны и снял их вместе с кроссовками… Он вышел наружу в одних трусах и весь такой жалкий стоял на голой земле под черным небом. Солнце давно зашло, и что-то стало холодать!

Пришлось вернуться в вонючий гараж и найти в рубашке сотовый телефон… Кузькин набрал номер домашнего телефона. Там свои, родные. Там жена – она поможет.

– Ниночка, это я… Мне срочно нужны брюки. Я свои залил.

– Сам залил или Моника помогла?

– Вот ты, Нинка, вся в этом! Мне плохо, а ты шутки шутишь… Прямо, не жена, а тихий ужас.

– Ты где, горе мое?

– Я же сказал – стою в гараже весь голый.

– А брюки с рубашкой она унесла?

– Кто?

– Та, которая тебя раздевала… Нет у тебя больше брюк! Одни на тебе были, а две пары ты в сумке утащил… Принесу тебе спортивные штаны с красными лампасами. Завтра сядешь в свой «Форд» и поедешь на работу, как генерал.

При упоминании о «Форде» стало тоскливо. Муромцев – он хороший человек, но парень лихой! Разобьет Паша машину! Такая красавица может погибнуть…

Пока Багрова выдавала артистам аванс за участие в пробах, наверху происходило страшное. В кабинете, который временно занял полковник Потемкин, на диване в полной отключке лежал Вадик Хилькевич. Вокруг бегали тюремные врачи, и пахло нашатырем.

А произошла совсем простая вещь – этот химик перехимичил! Он решил, что в момент его «отравления» должна изо рта пойти пена. В камере вместе с шоколадной конфеткой он сунул в рот самодельную таблетку. Это вещество действительно пенится, но есть и побочный эффект. Короче – криминалист отравился! Но не до смерти, не насовсем, а так, что через час он уже стоял и даже ходил, пошатываясь.

В этот самый момент его и увидела Багрова… Когда Ирочка узнала детали, она страшно разозлилась. Не на кого-то конкретного, а на ситуацию. А это значит – на всех сразу! И кричать она стала на всех сразу… На Хилькевича за то, что тянет в рот всякую дрянь. На врачей за то, что плохо лечили. На Потемкина за то, что не контролировал процесс. На себя за то, что кричит, а не уложит больного на диван и не приласкает…

Все потихоньку слиняли из кабинета, и Багрова около часа баюкала Вадима… А потом они уехали. Мудрый Потемкин приказал Ирине везти Хилькевича к себе – больной нуждается в присмотре. И врачи сразу подтвердили: или к ней, или в реанимацию.

Так получилось, что капитан Багрова жила за чертой Москвы. Недалеко, но не в городе, а в деревне с красивым именем Сосенки… Просто время нынче рыночное, и люди живут не там, где надо, а где денег хватает.

Вадим уже был в полном порядке. Он мог бы и сам взлететь на крыльцо. Но Ирина осторожно вела его, поддерживая и обнимая за все части тела.

Внутри Хилькевич ожидал увидеть аккуратность сельского быта – ходики, фотографии в рамках, салфеточки и лавки вдоль стен. Ничего подобного!

Багрова сотворила в избе интерьер двадцать первого века. На полу линолеум под паркет из карельской сосны. На стенах – тисненые обои телесного цвета с легким сочинским загаром. Подвесной потолок со светильниками в разных местах. И мебель, и шторы, и цветочки на окнах – все со вкусом и в одной тональности. Особенно хорош камин, переделанный из русской печи…

Хилькевич пошел самостоятельно обозревать спальню, а Ирина рванулась на кухню… Сегодня у нее все должно быть по первому разряду! Игра стоит свеч! Сегодня впервые в ее доме будет ночевать мужчина… И пусть на разных постелях и в разных комнатах, но ведь под одной крышей!