Вероника - Алина Знаменская

— Как это — уволилась, а как же… Куда уехала? — цепляла Ника вопросы, как крючки, хотя уже все поняла.

— Уехала. К матери, поди. Куда мы все едем, когда плохо? К матери. Если твои куклы тут есть, забирай. Велела — девочки мои придут, пусть своих кукол с выставки забирают, мол.

— Я забрала. Я когда в лагерь уезжала, забрала свою.

Ника все стояла посреди кабинета, не в силах осознать свою потерю и уйти.

Техничка намочила тряпку и шмякнула ее об пол.

— А тебя как звать?

— Ника.

— Ника? Так она о тебе вспоминала.

— Правда?!

— Она для тебя тут кое-что оставила. Велела передать.

Техничка открыла шкаф и вытащила оттуда коробку. Ника подняла обтянутую материей крышку. Внутри коробка оказалась перегорожена на множество ячеек. Каждая имела свой цвет и хранила свое собственное сокровище — горсть одинаковых белых бусин, свернутый новый сантиметр, катушки с нитками всех цветов, моток искристого люрекса, крючки, петельки, набор иголок, наперсток, цветная тесьма, шелковые ленты для отделки. Для человека, изготавливающего кукол, это настоящее богатство. На откидной крышке красовались цветные кармашки. В одном из них помещались ножницы, из другого торчал угол открытки.

— Ишь ты! — восхитилась техничка. — Видать, ты хорошо у ней занималась! Любила она тебя!

Не дождавшись ответа, стала тереть пол своей шваброй, бормоча под нос что-то невнятное.

Ника вытащила открытку. Это была обычная открытка, на все случаи жизни, с надписью: «Поздравляю». На лицевой стороне пестрели маки. А внутри было написано совсем немного; «Ника! Постарайся стать счастливой! Юля».

И все. И ни слова о том, как ей больно, ни намека вроде «передай своему брату» — ничего… Но Ника прочла все — и ее отчаяние, желание сорваться, уехать, не видеть, не слышать, не знать.

Ника шла по улице в обнимку с коробкой для рукоделия и думала о любви. Как легко, оказывается, разбить чужие надежды на счастье. И как, собственно, незамысловато происходит предательство.

«Постарайся стать счастливой…» Да уж, она постарается! Она будет беречь свою любовь, сторожить ее, она никого не подпустит близко к своей любви!

Юля сама во многом виновата. Ведь Ника предупреждала ее, говорила об опасности, а та не захотела послушать ее. Сейчас бы не одна уехала, а вместе со Славиком. И была бы счастлива. А может, она уже покаялась, что не послушала Нику? Отсюда и пожелание — «постарайся быть счастливой». Я, мол, не старалась, а ты старайся. Да уж, она, Ника, постарается. Стеной будет стоять за свою любовь.

После приезда молодых москвичи засобирались, и довольно скоро настал день отъезда. В доме суматоха — собирались гостинцы, укладывались вещи.

Ника достала с полки свою «цыганку», подержала в руках, раздумывая, поправила цветастую яркую юбку.

— Это тебе. — Она протянула куклу Инге.

— Ника! Какая прелесть! Неужели это ты сама сделала? Я ее на комод поставлю в своей комнате. Мама, смотри, что мне Ника подарила!

— Боже мой, какая красота. Не жалко тебе отдавать, Ника?

— Для Инги не жалко.

— Так смотри же, мы будем тебя ждать. После школы — к нам.

— Я приеду, — твердо ответила Ника.

* * *

С приходом в дом молодой хозяйки многое изменилось. Катерина оказалась девушкой работящей и бойкой. Поначалу она все больше помалкивала, возясь по хозяйству. У Ники даже появилось свободное время, чего раньше практически не было. Ника все свободное время тратила на учебу. Перед ней стояла цель, о которой в доме никто не подозревал. Впрочем, идиллия длилась недолго. Матери только однажды понадобилось показать свой буйный нрав, чтобы получить от новой родственницы столь же бурный отпор. Вожделенная невестка, которую мать сама выбрала в родной деревне, так костерила придирчивую свекровь, что та вначале опешила и притихла. А потом начались скандалы. Та ей слово, эта — десять.

Так и пошло. В конце концов молодые сняли квартиру и от родителей съехали. На Нику снова легло все бремя домашнего хозяйства. Плюс ко всему добавилось стояние в очередях. В области ввели талоны почти на все продукты. Приходилось часами простаивать в магазине, чтобы получить заветные полкило колбасы и брикет масла.

Нике исполнилось шестнадцать. День рождения отмечали традиционно. Собрались родственники. Тетя Альбина с тетей Кристиной, само собой, ну и мамины подруги пришли обе — Ника выросла у них на глазах.

Славик с Катериной подарили золотую цепочку. Это было негласное признание ее взрослости. Ника сидела напротив отца и слушала хвалебные речи в свой адрес.

— Ко всему руки лежат, — хвалил отец. — И сварить, и постирать, и заштопать. Этого не отнять!

— И собой красавица. В мать, — подхваливала тетя Роза. — И лицо, и фигура, куда ни посмотри!

— Грех обижаться, хорошая девка! — в один голос соглашались тетки.

— Я ее в строгости воспитывала, — добавила мать. — Не белоручкой какой. И старших почитать учила. Не то что некоторые теперь… — Она, конечно, под некоторыми подразумевала свою сноху, но той дела не было да ее намеков. Она вовсю уплетала салат оливье и согласно кивала на все похвалы в адрес золовки. Ничего против Ники она не имела.

— И то правда, — подхватила тетя Кристина. — Сейчас девчонки ничему учиться не хотят, норовят на готовеньком. Золотая будет кому-то жена, самостоятельная.

Нике было приятно слушать дифирамбы. Она смущенно улыбалась.

— Ну, за тебя, сестренка! — провозгласил Славик и поднял бокал с шампанским. — За твои успехи!

— Вот-вот, — поддержала мужа Катерина. — Школу закончить только на «четыре» и «пять» и поступить куда хочется!

Вот тут у Ники сердце-то и подпрыгнуло. Вот она, заветная минута! Самое время объявить родным о своих планах, пока они все тут, все желают ей счастья, хвалят ее.

— А я в Москву поеду учиться. К Инге!

За столом воцарилось молчание. Даже вилками перестали звенеть. Стало пронзительно слышно улицу — детвора каталась с горки.

— Вот так новость… — протянул брат, будто она сообщила что-то невероятное, из ряда вон выходящее.

Ника в недоумении оглядела собравшихся. Ни у кого на лице не осталось и следа былого умиления.

— Значит, решила кинуть мать-то? — тихо проговорила Элла. — Надоела, значит, я тебе, слепая-то?

Не нужна стала? Спасибо, доченька.

Все смотрели на Нику кто с укором, кто с недоумением. Только Катерина, по своему обыкновению, улыбалась. Но улыбка на ее веснушчатом лице не могла скрасить общую хмурую атмосферу.

— Это ты, сестрица, слишком… — опомнился Славик. — Мы-то с Катей давно на Север собираемся.