Разные оттенки смерти - Луиз Пенни

Солнце продолжало припекать, и Гамаш, встав, предложил пересесть куда-нибудь в тень. Клара поднялась, мимолетно улыбнулась Питеру, забрала у него руку. Они взяли свои кресла и пошли к берегу речушки, где было прохладно и тенисто.

– Нам, пожалуй, нужно немного передохнуть, – сказал Гамаш. – Хотите что-нибудь выпить?

Клара кивнула, не в силах говорить.

– Bon[20], – сказал Гамаш, глядя на свою бригаду криминалистов. – Они наверняка тоже не откажутся. Организуй-ка всем сэндвичи из бистро, – велел он Бовуару, – а мы с Питером позаботимся о напитках.

Питер с Гамашем отправились в кухню, Бовуар – в бистро, а Клара принялась бродить по берегу, погруженная в свои мысли.

– А вы знали Лилиан? – спросил Гамаш у Питера, когда они оказались в кухне.

– Знал. – Питер достал два больших кувшина и стаканы, а Гамаш вытащил из морозилки ярко-розовый концентрат лимонада и бросил его в кувшины. – Мы все познакомились в колледже.

– Как вы к ней относились?

Питер задумчиво выпятил губы:

– Она была очень привлекательная, жизнерадостная, я бы сказал. Сильная личность.

– Вас к ней влекло?

Они стояли бок о бок у кухонного стола и смотрели в окно. Справа работала команда криминалистов, прочесывала сад, а прямо впереди Клара кидала камушки в Белла-Беллу.

– Есть кое-что, о чем Клара не знает, – сказал Питер, отворачиваясь от окна и созерцания жены, и встретился взглядом с Гамашем.

Старший инспектор ждал. Он видел внутреннюю борьбу, происходящую в Питере, и позволил молчанию затянуться. Лучше подождать несколько минут и выслушать всю правду, чем поторопить события и узнать полуправду.

Наконец Питер опустил взгляд в раковину и стал наполнять кувшины водой. Под звук бегущей воды он пробормотал что-то.

– Простите, не расслышал, – произнес Гамаш спокойно и ровно.

– Это я сказал Лилиан, что работы Клары глупые, – заявил Питер, поднимая голову и повышая голос. Он злился на себя за то, что говорит это, и на Гамаша за то, что тот выудил из него это признание. – Я сказал, что работы Клары банальные, поверхностные. Вина за рецензию Лилиан лежит на мне.

Гамаш был удивлен. Да что там удивлен – поражен. Когда Питер сказал, что есть кое-что, о чем Клара не знает, старший инспектор предположил, что речь идет о студенческой интрижке. О коротеньком романе между Питером и Лилиан.

Но такого он не ожидал.

– Я участвовал в студенческой выставке и видел работы Клары, – продолжал Питер. – Стоял рядом с Лилиан и другими ребятами, и они все смеялись. Потом они увидели меня и спросили, что я думаю. Мы с Кларой тогда начали встречаться, и я, наверное, уже тогда понимал, что она настоящий талант. Что она не притворяется художницей – она и есть художница. У нее творческая душа. И по сей день.

Питер замолчал. Он редко говорил о душе. Но когда подумал о Кларе, именно это слово пришло ему на ум. Душа.

– Не знаю, что тогда на меня нашло. Это что-то вроде желания закричать, которое я чувствую, когда вокруг полная тишина. А иногда, если я держу что-то хрупкое, мне хочется это уронить. Не знаю почему.

Он посмотрел на крупного, спокойного старшего инспектора. Но Гамаш продолжал хранить молчание. Слушал.

Питер несколько раз коротко вздохнул:

– Думаю, я хотел произвести на них впечатление, а когда критикуешь, легче показаться умным. И вот я сказал несколько нелицеприятных слов о работах Клары, и эти слова оказались в статье Лилиан.

– И Клара ничего об этом не знает?

Питер покачал головой:

– Они с Лилиан почти не разговаривали после этого, а мы с Кларой сблизились. Я вообще забыл о том, что было такое дело. Или что это имело какое-то значение. Я даже убедил себя, что оказал Кларе услугу. Она разорвала отношения с Лилиан и не стала ограничивать себя в искусстве. Пробовала то, что было у нее на уме. Экспериментировала по-настоящему. И смотрите, к чему она пришла. Персональная выставка в Музее современного искусства.

– И вы ставите это себе в заслугу?

– Я поддерживал ее все эти годы. – В голосе Питера появились оборонительные нотки. – Где бы она была без этого?

– Без вас? – спросил Гамаш, глядя прямо в лицо рассерженному Питеру. – Я понятия не имею. А вы?

Питер непроизвольно сжал кулаки.

– Что стало с Лилиан после колледжа? – спросил Гамаш.

– Она, как выяснилось, была более чем посредственной художницей, но оказалась хорошим критиком. Она устроилась в одну еженедельную газету в Монреале, а потом даже стала писать рецензии для «Пресс».

Гамаш снова вскинул брови:

– Для «Пресс»? Я читал их рецензии, но не помню ни строчки за подписью Лилиан Дайсон. Может, она писала под nom de plume?[21]

– Нет, – ответил Питер. – Она работала там давно, несколько десятилетий назад, когда мы все только начинали. Уже лет двадцать, а то и больше назад.

– А что с ней случилось потом?

– Мы с ней не общались, – сказал Питер. – Изредка сталкивались на вернисажах, но даже и тогда мы с Кларой ее избегали. Если выбора не оставалось, мы были любезны, но предпочитали держаться от нее подальше.

– Но вы не знаете, что с ней случилось? Вы говорите, что она перестала работать в «Пресс» двадцать лет назад. Чем она занималась?

– Я слышал, что она переехала в Нью-Йорк. Думаю, поняла, что климат здесь для нее неподходящий.

– Слишком холодный?

Питер улыбнулся:

– Нет. Просто неприятный. Под климатом я имею в виду художественный климат. У нее как у критика было мало друзей.

– Ну, вероятно, такую цену приходится платить, если ты критик.

– Вероятно.

Но голос Питера звучал неубедительно.

– Вы так не считаете? – настойчиво спросил старший инспектор.

– Критиков много, и художественное сообщество уважает большинство из них. Они справедливые, конструктивные. Подлецов среди них очень мало.

– А Лилиан Дайсон?

– А вот она как раз и была из таких. Ее рецензии могли быть ясными, вдумчивыми, конструктивными и даже блестящими. Но время от времени она писала ужасные гадости. Поначалу это казалось забавным, но когда стало ясно, что цели для злословия она выбирает произвольно, желание шутить по этому поводу поубавилось. А ее нападки становились все более злобными. Вроде нападок на Клару. И несправедливыми.