Метрополис - Филип Керр

На Виттенбергплац фургон замедлил ход, затем свернул на Вормсерштрассе, в просторный двор, окруженный ухоженными домами. Офицеры в форме направляли нас светом фонарей, мы проехали в дальний угол двора. Возле крутой лестницы, которая вела в подвал, ждал старший следователь из Полицейского управления на Софи-Шарлоттплац, к северу от Ку’дамма.

Иоганн Кернер по прозвищу «Эрих Людендорф»[22] с чуть меньшим, чем у генерала, количеством воска на том мертвом барсуке, которого называл усами, был настоящим прусским полицейским старой школы с пикельхаубе[23] в заднице. Другими словами, он не любил современных полицейских-юристов со свежими идеями — вроде Бернхарда Вайса — почти так же сильно, как не любил умных евреев — вроде Бернхарда Вайса. Они и раньше скрещивали шпаги, но Вайс так запросто с ним разговаривал, что ты никогда не догадался бы об их вражде.

— Комиссар Кернер, рад видеть. Насколько понимаю, у вас здесь мертвая девушка, с которой сняли скальп.

— Работа Виннету, все верно. Я в этом уверен, сэр. Удар молотком по затылку и снятый скальп. Она лежит у подножия этой лестницы. Я бы сказал, что умерла рано утром.

— Дело, разумеется, принадлежит вам, пока вы не решите иначе. Но, как вы знаете, мы уже расследовали два или три подобных случая, что дает нам определенное представление о modus operandi[24] убийцы. Так что мы можем остаться здесь в качестве консультантов, или работать вместе с вами, или взять дело на себя — как вы предпочитаете. Решение полностью зависит от вас.

Кернер взглянул на наручные часы, словно заметив, что ему давно пора спать, пригладил усы, затем привстал на цыпочки:

— Почему бы мне просто не рассказать то, что нам с моими парнями удалось выяснить, а потом покинуть вас, сэр? Уверен, вы со своими людьми знаете о таких вещах куда больше меня.

Не могу сказать, подразумевались ли под «своими людьми» те, кто сидел в фургоне, или за словами скрывалось что-то более ехидное, но, если Вайс и почувствовал себя оскорбленным, вида он, разумеется, не подал. Как всегда, проявил мастерство вежливой сдержанности и профессиональной учтивости. Он мог ораторствовать в суде, но не перед антисемитом-Пифке[25] вроде Иоганна Кернера.

— Очень великодушно с вашей стороны, Иоганн. Спасибо. Итак, расскажите, что, как вам кажется, вы знаете.

— Ева Ангерштейн, двадцать семь лет. Проститутка дня жалованья. Служила стенографисткой в компании «Сименс-Хальске» в Сименсштадте и снимала комнату на дальнем конце Ку’дамма по адресу Хайльброннерштрассе, двадцать четыре. Мы нашли офисную одежду в большом матерчатом саквояже, который, как предполагаем, должен был принадлежать ей.

Проститутками дня жалованья называли девушек, которые «каталась на санях» лишь в конце месяца, когда с деньгами становилось туго. Довольно распространенное явление в таком городе, как Берлин, где постоянно возникают непредвиденные расходы.

— Ее нашел смотритель, когда спускался в подвал проверить бойлер. Гнилой тип по имени Питч. Говорит, у них проблема с «полушелком», которые притаскивают сюда клиентов с Виттенбергплац. Полагаю, упираются в стену и быстренько делают свои дела. Место для этого вполне подходящее. И вот что, по нашему мнению, должно было произойти: спустились вместе, убийца ударил бедную сучку по шее и снял с нее скальп.

— Свидетели?

— Ни одного.

— Вы говорили с кем-нибудь из девушек, работающих на Виттенбергплац?

— Нет. В ее сумочке был чек из клуба «Какаду» на Йоахимшталерштрассе, выданный прошлой ночью, так что мы полагаем, именно там она могла встретиться со своим убийцей. В клуб мы тоже не заглядывали.

Один из людей Кернера передал ему клатч, который тот передал Вайсу, который передал его Геннату, который вытер руки, а затем передал его мне. Я открыл клатч, посветил внутрь фонариком и отметил, что эта вещь из «Хульбе» — магазина добротных кожаных изделий в Ку’дамме. Уже собирался покопаться в содержимом, когда заметил, что сумочка покрыта угольной пылью. Внутри было пусто, если не считать удостоверения личности.

— Матерчатый саквояж с одеждой мы нашли на лестнице, рядом с телом, а сумочку — в угольном ящике на цокольном этаже. Один из моих людей обнаружил ее совсем недавно и почти случайно.

— Интересно, почему она там оказалась. Есть какие-нибудь идеи?

— Мой человек сказал, что сумка была открыта. Будто кто-то в ней рылся и что-то искал, а потом выбросил.

— Кроме документов девушки, тут ничего, — сказал я. — Ни денег, ни кошелька, ни бумажника, ни ценностей.

— Не совсем нормальное поведение для нашего приятеля, — заметил Вайс. — Совсем не нормальное. У предыдущих жертв оставались кое-какие деньги.

— В этом ублюдке нет ничего нормального.

— Верно. Я имел в виду, что обычно он не грабит своих жертв.

Я понял, что мы с Вайсом подумали об одном и том же: человек Кернера украл деньги из сумочки Евы Ангерштейн и разделил их со своим комиссаром. Среди берлинских полицейских это не редкость. Ни один из нас ничего не сказал.

— Кто знает, что на уме у такого извращенного маньяка, как Виннету? — произнес Кернер. — По моему опыту, подобные типы готовы на любое преступление. На воровство, поджог, изнасилование — всего не перечислишь. Скажи вы мне, что он еще и государственную измену планировал, я бы не удивился. Непохоже, что убийцы щепетильны в вопросах нарушения закона. По моему скромному мнению, сэр.

— Сумка их «Хульбе», — сказал я Вайсу. — Хорошая сумка из хорошего магазина. Не ожидаешь, что девушка, которая может позволить себе такую вещь, станет обслуживать клиента у стенки во дворе. Скорее подумаешь, что она воспользовалась бы комнатой. Местом, где смогла бы помыться, — рассуждал я, продолжая копаться в сумке.

— Вас послушать, она не шлюхой была, а чем-то получше, — заявил Кернер. — Слушайте, это лишь сумочка, верно? Не знаю, о чем она вам говорит. Возможно, парень торопился. Не нуждался во всех этих шикарных шелковых штучках и нижнем белье, которые предлагают некоторые девицы. Хотел слегка пообжиматься, а потом дать немного наличных на такси до дома.

— Полагаю, вы правы, Иоганн, — сказал Вайс.

— Любопытно, — произнес я. — В сумке есть потайной кармашек. Молния у него не сверху, а снизу, под складкой. Полагаю, это довольно легко не заметить. Тот, кто спешит, вполне может пропустить. А внутри что-то лежит.