Последняя любовь президента - Андрей Курков

– Так мы скоро для России Кубой станем, – усмехаюсь я.

– Почему? – не понимает Светлов.

– Кубой для российского «талибана». Шучу, – добавляю я, понимая, что шутка моя не прошла.

– Надо подготовить список для их спецкоманды. Регион я уже выбрал – Запорожье. Самое время наводить там порядок.

– Наводи. А замена на освобождающиеся посты подготовлена?

– Да. В основном из бывших наших.

– Это хорошо, только ты и на «пехоту» обрати внимание. А то мне потом военные скажут: «Почему вы только чекистам доверяете?»

– Есть и военные. – Светлов пожимает плечами. – Хорошо, парочку возьмем.

– И пирожок возьми. Свеженький. – Я показываю взглядом на серебряную вазу. – И я возьму.

Мы оба жуем нежные пирожки с клубникой, запиваем кофейком, и я думаю, что понедельник может быть лучшим днем недели, если его правильно начинать – с колокольного звона.

Киев. 31 декабря 1984 года.

Ну и метель! Идешь не по улице, а сквозь стену колючего, бьющего в глаза снега. К тому же темно, и уличные фонари видны, только когда подходишь к ним. Они похожи на сказочные цветы – желтый шарик на бетонном стебельке. Снизу вверх посмотрел – увидел, а отошел и оглянулся – снег в глаза, а за снегом – темень.

Я поднял воротник овчинного кожуха. Воротник высокий. Впритык к кроличьей шапке-ушанке. Только глаза мои открыты снежным атакам. Но я потерплю.

У меня в сумке – две бутылки коньяка и одна кипрского муската с красивым названием «Лоэль». А иду я к ментам в райотдел. Праздновать Новый год. Выбора особого и не было. Месяц назад приятеля Женьку забрали в армию. Продавщица овощного, с которой вроде бы намечался романчик, напугала меня страшно просьбой познакомить ее с моими родителями и отпраздновать Новый год в моей семье. Чтобы не убегать с позором, я придумал у себя подозрение на сифилис. И она срочно уехала праздновать к себе на родину в Винницу. Это было неделю назад. А сейчас я с ужасом думаю, как это я вообще мог с ней познакомиться, с этой Ритой? Пьяный, что ли, был?

И вот оказалось, что только менты мне рады. Оно, конечно, понятно. И я им понятен. Даже подписал какие-то там бумажки, будто согласен быть внештатным сотрудником милиции и принимать в чем-то участие. Но это им для отчетности. У них в конце года оказалась нехватка учтенных осведомителей. Помня об их помощи во время разборок с «кругами», я согласился улучшить их отчетность. И вот – награда. И Гусейнову как раз старшего лейтенанта присвоили.

Уже в райотделе, приняв из моих рук принесенные бутылки, сержант Ваня прячет их в общий холодильник. И они звенят, ударясь о бока стоящих там бутылок шампанского и водки. Десять вечера.

Я помогаю составить вместе два письменных стола, и получается большой стол-квадрат.

– А скатерть? – спрашиваю я.

– Будет тебе скатерть! – весело отвечает сержант Ваня. Он убегает и возвращается с огромной целлофанированной политической картой мира.

Застилает ею стол. Конечно, это не скатерть, ее края не свисают, как положено. Но стол она закрывает, и это главное.

В одиннадцать садимся. Сидеть неудобно. Боком приходится сидеть. Коленки трутся о ящики письменного стола.

Политическая карта мира покрывается нарезанной колбасой, салом, хлебом, бутылками и стаканами. Еще один сержант, знакомый мне только лицом, приносит двухлитровку салата «оливье».

Без четверти полночь мы уже пьяные и веселые.

– Забыли! – Гусейнов вдруг хватается за голову. – Как Новый год встретишь, так и проведешь!

Он вскакивает со стула и пружинящим шагом выходит. Синяя форменная рубашка у него расстегнута почти до пупка. Здесь действительно жарко.

– Быстро! Быстро! – слышен голос Гусейнова.

Кого это он подгоняет? Я оборачиваюсь к двери и вижу двух входящих девушек, сильно накрашенных и не сильно одетых.

– Так, бабочки мои, – командует Гусейнов. – К столу! Как это мы про вас забыли!

Девушки оказываются проститутками, арестованными утром в местном притоне. Выясняется, что их было пять, но трех забрали в Ленинский РОВД, и я теперь понимаю – почему.

– С кем Новый год встретишь, с тем и проведешь! – Сержант Ваня наливает «бабочкам» водки. – Давайте, родимые, догоняйте нас! Впереди шампанское!

«Бабочки» опустошают стаканы и закусывают кусочками сала. А Гусейнов уже открывает шампанское. Потом включает телевизор. Как раз вовремя – перед ударами курантов.

– С Новым годом! – мощным басом говорит телевизионный диктор, спрятавшийся за картинку зимнего Кремля.

Праздник идет по нарастающей. Алла Пугачева поет про начинающего волшебника, а «бабочки» по убедительной просьбе уже старшего лейтенанта Гусейнова раздеваются догола и забираются на стол. Танцуют.

Ваня снова наливает мне водки. А девчонкам – моего коньяка.

Я пытаюсь возмутиться. Как это – проституткам коньяк, а мне «белую»!

– Смотри, – кивает на девчонок сержант Ваня, – у них знаешь, какая тяжелая жизнь? Пускай порадуются хоть в праздник. Они – это народ. Ты – не народ. Это их постоянно е…т, а не тебя.

Его пьяное варняканье начинает меня раздражать, но после очередного стакана водки я понимаю, что он прав. И соглашаюсь с ним.

К четырем утра крашеная блондинка Соня уже сидит у меня на коленях, и я вижу в ее глазах красивый розовый туман. Розовый потому, что глаза у нее красные и расфокусированные.

Гусейнов заваривает чайник чифиря и приводит нас в чувство.

– П…дец, – говорит он, устало мотая головой. – Праздник закончен! Надо убираться, а то еще майор нагрянет!.. Девчонки! Амнистия! На хер отсюда. Протокола не будет, но телефончики оставьте! Ты, – он поворачивается в мою сторону, – бутылки и мусор в кулек, и спасибо за компанию.

Я пытаюсь встать. Получается, но с трудом.

Первое утро 1985 года кажется удивительно свежим, как свежайшая докторская колбаса. Город отгулял и заснул. В свете уличных фонарей искрится снежная корка улиц и газонов.

В голове у меня шампанское, в ногах – водка, а в душе – чувство радостной невесомости. Словно на самом деле меня подняли и понесли. Понесли в светлое будущее.

Киев. Октябрь 2003 года.

Солнце слепит прямо в глаза и мешает вести машину. Мой старенький «опель» два дня назад прошел профилактику и бежит по трассе, как новенький.

– Конечно, тридцать пять тысяч – это много, но если перевести швейцарские франки в евро – получится раза в полтора меньше. – Я бросаю взгляд на Светлану. Ее красивое лицо выражает спокойствие.

– Нет, это немного, – говорит она.