Дети стеклодува - Мария Грипе

Он вообще-то никогда не обращал на них внимания.

Что общего у неё с этой бумажкой?

Она послала ворона в Город Исполения Желаний, чтобы разузнать, и вот он вернулся, а рассказать ему нечего. Он что-то скрыл от неё? Сегодня он был на удивление молчалив.

Как бы там ни было, она туда не собирается. Всё в ней восставало против мысли об этом. И она с раздражением отбросила свёрнутый в трубочку листок.

— Соломоновского склада, — фыркнула она, как бы обращаясь к самой себе, — это ещё что такое?

— Мудрая, как царь Соломон, — тотчас же объяснил Разумник.

— Да, да, — нетерпеливо сказала Крылатая, — я, во всяком случае, не поеду. Раз я ничего не могу услышать и узнать от тебя.

На что ворон спокойно ответил:

— Лучше увидеть, чем услышать.

— И это говоришь ты…

— У умного — длинные уши и короткий язык, — сказал ворон, сунув голову под крыло в знак того, что его речь — окончена.

Но Крылатая покачала головой: ясно, что Разумник по какой-то причине хочет заставить её отправиться в Город Исполнения Желаний, но ей этого не хотелось.

Вздохнув, она взглянула на своё тканьё. Она не радовалась этой работе, узор был запутанный и ткать с каждым днём становилось всё труднее. Это чрезвычайно беспокоило её, и с узором она не справлялась. Труднее узора ей ткать не приходилось.

Похоже, Разумнику захотелось спать. А Крылатая погрузилась в раздумье. Свеча мерцала. Время шло.

Снова заухала сова.

Разумник вздрогнул, а Крылатая оторвала взгляд от своей работы, они посмотрели друг на друга и прислушались. Было тихо…

Но тут раздаётся частый стук в дверь.

Они сидят неподвижно каждый на своём месте. Тут снова раздаётся стук, а затем стучат уже непрерывно. Ворон не шевелится, Крылатая поднимается и медленно идёт открывать дверь. Она идёт тяжёлыми, усталыми шагами, меж тем как в дверь стучат так, словно дело идёт о жизни и смерти. Преисполненная неясных предчувствий, она некоторое время, прежде чем отодвинуть засов, держится за дверь. В душе её смятение и тревога. Она чувствует, что нынешней ночью действуют тёмные силы, и она ещё не знает, подвластны ли они ей.

В дверь стучат. И она отворяет.

В открытую дверь вливаются потоки лунного света. На пороге стоит София, жена стеклодува. Она очень бледна и тяжело дышит.

От лунного света светло, и они безмолвно разглядывают друг друга, они читают на лицах друг друга.

София быстро протягивает руку.

— Вот, — задыхаясь шепчет она, — вот кольцо…

Крылатая не отвечает, но берёт кольцо. Она смотрит на него и быстро засовывает в карман юбки.

Их глаза снова встречаются. Глаза Софии — круглые, тёмные, боязливо-умоляющие, однако глаза Крылатой — не такие, как всегда, — не похожи на цветы и нет в них синевы крокусов.

Быть может, это лунный свет наполняет её глаза угрожающей силой. Что-то новое появляется в ней в этот миг — что-то непохожее на неё. Вся она будто вырастает, и отблеск непостижимости, глубочайшей тайны осеняет её. София чувствует это и хотя и трепещет, но преисполняется уверенности. Она хочет напомнить прорицательнице её обещание, но слова замирают у неё на устах, и она понимает: слова ей нужны. София только кивает, поворачивается и бежит вниз с холма, переполненная необъяснимой радостью. Есть надежда… Чудеса свершаются… Теперь и всегда…

Крылатая оставляет дверь широко открытой и возвращается в горницу — лунный свет, словно шлейф, стелется за ней.

Свеча уже почти выгорела, и Разумник снова сунул голову под крыло. Крылатая постояла немного, разглядывая его.

Затем она подошла к ковру и пальцем проследила путь извивающейся тёмной нити в узоре. Она снова была спокойна, и губы её шевелились, принимая форму прекрасных и загадочных слов. Ничто в узоре не казалось ей больше запутанным, всё было на удивление легко понять.

Нить за нитью её палец следовал таинственными тропами узора, и таинственная сила, что исходила от этих нитей, переполняла её. В её душе больше не было сомнений. Она выпрямилась, снова взглянула на Разумника — он был прав, — взяла бумажную трубочку и решительно бросила её в огонь, вспыхнувший на миг.

— Тогда отправляемся, Разумник, — сказала она спящему ворону и посадила его в клетку. Он не проснулся.

Она надела плащ с пелериной, шляпа была уже на ней. Ридикюль, маленький узелок с двумя стеклянными чашами, завёрнутыми в тряпки, да птичья клетка — вот и всё, что ей надо было взять с собой.

В последний раз оглядела она горницу, остановившись в неподвижном раздумье, пока свеча не догорела и не погасла в подсвечнике, а огонь — в очаге. Тогда покинула она лачугу, заперла дверь и ступила на горку вместе с Разумником, спящим в клетке. Она улыбалась — и их тут же поглотило облако яблоневых лепестков и лунного света.

Когда Властителю доложили, что в Дом прибыла Крылатая, он сам принял её.

— Добро пожаловать, добрая женщина! — сказал он.

Он был чрезвычайно милостив, но и чуточку смущён тем, что приходится прибегать к услугам такой, как Крылатая. Он считал это ниже своего достоинства и пытался обратить всё в шутку.

— У нас в Городе нет ни церкви, ни театра, так что пока будем понемножку развлекаться колдовством, — сказал он, усмехаясь своим коротким суховатым смешком.

Крылатая внимательно посмотрела на него синим взглядом крокусовых глаз, но не ответила ни слова. И впервые в жизни Властитель почувствовал неуверенность. Эта чудовищная старуха заставила его сказать больше, чем он собирался.

— Становится трудно находить сведующих в колдовстве людей, — сказал он. — Колдуна старинного рода теперь не разыщешь…

Он осёкся, ужасающая старуха смотрела на него взглядом, который становился всё пристальнее и глубже.

— Лично я ничего не имею против колдунов женского рода, — снисходительно добавил он, — вовсе нет, но…

Он сделал несколько шагов взад-вперёд, делая вид, будто предаётся размышлениям. Старуха улыбнулась. Чему тут улыбаться? Ему надо сказать нечто такое, чтобы она поняла: не в таком уж он восторге от её колдовских фокусов.

— Это целиком и полностью идея Властительницы, — сказал он, — потому что я, собственно говоря, скорее желал бы иметь при себе маленького дурака, но, должен сказать, найти дурака тоже становится трудно…

— Дорогой мой… — сказала Крылатая. — Я этого не заметила.

Это были первые её слова, и Властитель немедленно замолчал.

Он, никогда не утруждавший себя мыслями о том, нравится ли ему то или иное в людях, и потому хваставшийся, что «любит всех людей», почувствовал теперь: эта старуха ему совсем не нравится. Охотнее всего он указал бы ей на дверь, но ради Властительницы пусть, пожалуй, остаётся. Он проводил её наверх, в башню, где была её комната и где, действительно, стоял телескоп.