Несущий свободу - Игорь Поль

– Плевать! – вскричал отчаявшийся лейтенант. – У меня карт-бланш от начальства!

– О! Да что ж вы… садитесь, дорогой! Как вас там…

– Лейтенант.

– Садитесь, лейтенант. Хотите рому? Нет? Как знаете… Марисол, милая, принеси бланк договора, – подтолкнул он крашеную девицу. – И позови кого-нибудь из креативщиков.

– У меня только армейские поручения, – предупредил Джон, брезгливо опускаясь на краешек залитого пивом стула.

Паренек махнул рукой:

– Даже если предложите стадо живых коров – все равно разместим. – И спросил в надежде: – Вам как – в прайм-тайм?

– Если можно.

– Можно. Теперь все можно. – Он с любопытством покосился на напряженно сидящего Джона. – Сами-то как, уезжаете?

Джон был жутко занят каким-то делом, она не стала расспрашивать, каким именно. Хорошо и то, что он смог выкроить минутку, по пути заскочив к ней в гостиницу. Она заставила его съесть сэндвич с ветчиной, насильно впихнула в него чашку чая. Улыбаясь ей, он торопливо жевал, но она видела, что мысли его далеко отсюда; она гладила его по руке, отмечая его усталый вид, несвежую рубаху – опять ночевал на столе в участке, еле-еле поспав пару часов: покрасневшие глаза выдавали его.

За радостью от нечаянного свидания она совсем забыла, какой кошмар творится в ее номере. Чего доброго, Джон решит, что она неряха. Пыльные башмаки у стены, горой сложена грязная одежда в углу – она не успела отнести ее в гостиничную прачечную. Бронежилет стоял там же, небрежно брошенный у стены. Хорошо хоть она наскоро заправила смятую постель, иначе бы сгорела со стыда. Да что там номер, она вдруг поняла, как ужасно выглядит сама: она доползла до кровати почти под утро, сил умыться не было, и только-только открыла глаза, как он позвонил и спросил, не соблаговолит ли известная журналистка принять скромного военного полицейского, и вошел буквально через минуту; должно быть, узнал у кого-то из журналистов в холле, что она здесь. Больше всего она переживала за запах изо рта – от холодных консервов сомнительного происхождения ничего хорошего ожидать не приходилось, а она не успела почистить зубы. Почему-то только это волновало ее сейчас, в дверях она подставила Джону щеку для поцелуя, и хлопоча, изводила себя мыслью: вот-вот он привлечет ее к себе, а она будет прятать лицо и чувствовать себя глупо и скованно.

– На улицах сущий кошмар, – сказал он.

Она кивнула, не выпуская его руки:

– Я знаю. В центре настоящая паника. Керри вчера делал репортаж из космопорта – это ужасно. Полиции пришлось применить оружие, и все равно нескольких женщин затоптали насмерть.

Он опустил глаза, не зная, как подступиться к главному.

– Ханна, нас собираются выводить. Детективы срочно передают дела местным полицейским.

– Я слышала. Кто-то брал интервью у ваших военных, я краем уха ухватила разговор в баре.

Он откашлялся:

– Я хотел сказать, что…

Она прервала его:

– Прошу тебя, Джон. Если город будут бомбить, я это сниму. Это моя работа. Ты не должен волноваться за меня. Мы ведь уже обсуждали это, помнишь?

– Ханна…

– Джон, хороший мой, я поступаю так не из упрямства, – произнесла она в сторону – проклятые консервы! И одновременно подумала: а чего ради? Что мешает ей уехать сейчас, пока еще можно? Выйти за него замуж, наконец, не дожидаясь окончания контракта? Так ли уж важно, что кто-то на Кембридже не увидит этих кадров? Но что-то держало ее, не позволяя уступить.

Он заметно сник.

– Ты не понимаешь, Ханна, – она попыталась что-то сказать, но он мотнул головой нетерпеливо и продолжил: – Я не могу тебя здесь бросить. Ты можешь назвать меня эгоистом, но мне плевать, что тебя здесь держит. Я хочу, чтобы ты уехала вместе со мной.

– Джон…

– Это уже настоящая война. Не перестрелки на окраинах, не теракты, не снайперы на крышах. Ключевые точки города в руках военных компаний Альянса, и я пока не слышал, чтобы их войска получили приказ отступить. Наоборот, в частях срочно выгружают боеприпасы. Но единственное, что можно гарантировать – это несколько дней, которые мы выиграем для эвакуации. На большее сил экспедиционного корпуса не хватит. Резервов нет, боши просто сомнут нас. У них в проливах целая эскадра, авианосцы со скоростными бомбардировщиками, десантные корабли, это не считая пехотных частей вокруг военных поселений. Даже если Альянс решится на открытое противодействие, транспорты с регулярными войсками прибудут сюда не раньше, чем через пару недель. К тому времени боши уже захватят космодром и наверняка будут господствовать в воздухе. Это будет бойня.

Он ждал ее ответа.

– Хочешь еще чаю? – сказала она. – Съешь сэндвич, я закажу себе еще.

– Лучше заверни с собой, мой напарник голоден, как шакал.

– Конечно, – она старательно изображала заботливую жену, шелестя целлофаном. – Передай ему привет от меня. Такой очаровательный юноша.

– Ханна… – он привлек ее к себе.

Она спрятала лицо у него на груди, в каждой руке по бутерброду.

– Любимая…

В висках часто-часто застучали молоточки. Она не решалась бросить сэндвичи, чтобы обнять его как следует.

– Я уеду, обещаю. Сразу как объявят общую эвакуацию. Хесус за мной присмотрит, не беспокойся. За ним я как за каменной стеной, – сказала она, опустив голову. Напрягшись, добавила непослушными губами: – Милый.

Пиликнул вызов, Джон отстранился, прислушиваясь, коротко ответил: «Уже иду». В дверях обернулся, посмотрел на нее пристально, с грустной улыбкой.

– Я обещаю, милый. – На этот раз это слово вышло у нее не так принужденно.

Оставшись одна, Ханна не позволила себе расплакаться. В голову лезла всякая ерунда, глупости вроде «когда у нас появятся внуки, все это покажется чепухой». Это немного помогало. И все же при мысли, что она только что солгала любимому человеку, ей стало неприятно. Она никак не могла разобраться, что ее здесь удерживает. Уж точно не лишняя тысяча фунтов. В мыслях царил полный раздрай.

Хесус позвонил снизу:

– Ханна, мы едем или как? Снайперы обстреляли пост на Пласа Сан Берман. Толпа попыталась прорвать оцепление. Полиция открыла огонь. Куча трупов. Пальчики оближешь.

Она заметалась по комнате, облачаясь. Мысли о личном привычно отступили. Дьявол, как же она любит свою чертову работу! Это ее третья война, не шутки. Как она будет жить без этого на Кембридже, без этих тревог по ночам, без звуков канонады, без ощущения счастья от появившейся в кране теплой воды?

Остаток ночи он провел среди беженцев, оккупировавших заброшенный дом в гуще кривых переулков позади сияющей огнями Авенида Гарделе. Под плач голодных детей и сонное переругивание родителей, крестьян из какой-нибудь стертой с лица земли деревушки, он достал из сумки немного грима и заретушировал шрам. Контактные линзы сделали его глаза карими. После он нанес на руки немного красящей пены и втер ее в волосы, превратившись в блондина. При свете зарождающегося утра критически оглядел себя в осколок стекла. Скривился – глубокий рубец на лице сделать незаметным не удалось. Для того чтобы полностью избавиться от него, потребуется гораздо больше косметики, чем тот дежурный набор на первый случай, что оказался у него в сумке. У плечистого верзилы с глазами кролика, бывшего сельского учителя, он дешево купил чистую, хотя и основательно застиранную белую рубаху. Его жена с радостью продала пару цветных браслетов. Эти люди смотрели на деньги, извлекаемые из воздуха, с видом доверчивых детей. Они явно давно ничего не ели, кроме редких порций бесплатного овощного супа; учитель был худ, как изображение христианского святого. Не дожидаясь, пока проснется остальной табор и голодные люди начнут клянчить у него милостыню, протягивая детей, Хенрик выскользнул на улицу. Теперь он походил на сельского мачо, принарядившегося для выхода в люди, этакого первого парня на деревне, собравшегося покорить город: на руках цветные браслеты, рубаха на груди распахнута, виднеется синяя татуировка – морской змей, похищающий обнаженную девушку, с неестественно большой грудью. Девушка отталкивала жадную пасть и томно закатывала глаза.