Русская комедия - Владислав Князев

— Что все это означает? — грозно вопросил обличитель низкосортных времен и нравов и снова уставился в потолок. — Уж не означает ли все это, что наши современники намерены продолжать думать только о себе и жить в свое удовольствие и дальше? Год, два, пять лет, десять… всю жизнь. Но тогда о чем они будут рассказывать своим внукам и правнукам? Внуки и правнуки будут зажимать уши или сразу же заснут, едва наши современники раскроют рот, чтобы поведать о своем времени. «Ну и время, — скажут внуки и правнуки. — Собственно, и не время это, а так… никчемное, никудышное безвременье».

— Бесславие! — вскричал знаток кинобаек, потрясая багром. — Полное бесславие ждет нашу с вами эпоху. Канет она в реку забвения Лету. И это тем более ужасно, что так начинается двадцать первый век и третье тысячелетие. Уж не означает ли все это, что коварное безвременье вознамерилось воцариться навечно?

— Родная эпоха гибнет, — перешел на трагический шепот печальник двадцать первого века и третьего тысячелетия. — Родная эпоха взывает о помощи.

Вот такие пироги. Если честно, нам очень хотелось зажать уши или хотя бы вздремнуть, но мы выслушали удивительного оратора, как и полагается деликатным людям, с широко раскрытым ртом. Более того: в силу своей колдыбанской отзывчивости посочувствовали эпохе и даже предложили мудрое решение проблемы.

— Надо срочно дать телеграмму в Москву. Прямо в Кремль! — предложили мы. — Разумеется, наложенным платежом, то есть за счет Кремля. И само собой — без обратного адреса.

— Эх, Москва! — горько усмехнулся трижды сторож. — Москва-то и занесла к нам всемирную заразу безвременья.

— Что же делать? — воскликнули мы, в угоду гражданским чувствам нашего земляка уподобляясь Чернышевскому.

Хлюпиков словно ждал такого вопроса.

— О сыны Колдыбанщины! — молвил он значительно. — Прежде чем ответить вам, я должен напомнить, где нам выпало жить.

Хлюпиков напомнил, что нам выпало жить на Самарской Луке.

— Старинные волжские предания гласят, — заговорил он в стиле сказителей-былинников, — что Самарская Лука — это особый поворот в судьбе Волги.

Оказывается, однажды к великой русской реке, самой большой реке в Европе, обратились ее меньшие сестры. Дескать, смотрим на тебя и ахаем от ужаса. Мы-то все благополучно впадаем в открытые, благополучные моря благополучного Атлантического океана. И только ты одна — в закрытое и мрачное Каспийское море, наглухо отделившееся от всего мира.

«Зачем тебе это надо? — уговаривают Волгу меньшие сестры-реки. — Беги от своей горькой судьбы! К нам. В нашу благополучную Атлантику».

Послушалась было Волга чужого совета, повернула свои воды на запад, помчала в далекий прекрасный океан, но… Вдруг открылась ей удивительная, совершенно особая истина. Узрела она, что в благополучной Атлантике хорошо не всем. Хорошо самым обычным рекам. А ей, великой и могучей Волге, тесно там. Тесно, мелко, невольготно.

Что останется от нее, великой Волги, в этих крохотных, игрушечных западных краях? Речушка. А то и вовсе ручеек. Значит, будет Европа без могучей, хотя пусть и горемычной, реки. Ради чего? Ради одного маленького, благополучного ручейка?

Нет, так не годится. Европа без великой Волги — не Европа. А без Европы и весь мир уже не тот. Значит, негоже убегать от своей судьбы! Да и кто сказал, что она, Волга, горемычная? Ведь ей и только ей дана Русская равнина, самая большая на всей планете. Вот где простор и раздолье! Вот уж где можно разгуляться на воле! Лучшей доли и не надо.

И развернула Волга свой бег обратно. Да на радостях крутанула аж на пятьсот градусов с лишним. А то и на всю тысячу. Разошлась, разгулялась, удалая сорви-голова. Знай наших!

Смотрит на нее весь природный мир и ахает. Но уже по-другому. С восторгом и ликованием. Ах, Волга! Нет такой другой реки и не будет. Краса наша Волга! Будь всегда такой!

Вот такие пироги и в придачу пышки. Нам стало ясно, отчего диковинная фигура в плащ-палатке плачет, стоя на крутом берегу, и одновременно смеется. Пугая и окрестное ночное жулье, и бедовых колдыбанских собак, и даже совершенно отпетых жигулевских волков, проживающих в заповедных лесах на другом берегу…

Помнится, мы даже помолчали с полминуты в знак уважения к благородным чувствам нашего сказителя, которому Гомер и Гюго годились только в подметки. Да и то в переносном смысле, потому что болотных резиновых cапог с подметками не бывает.

Потом мы деликатно покашляли.

— Еремей Васильевич! Очень рады за Волгу-матушку, но какое отношение все это имеет к нам?

— Достопочтенные сыны Колдыбанщины! — молвил Хлюпиков с интригующей интонацией. — Давайте же обратимся к Волге-матушке за материнским советом!

Откровенно говоря, во время своих философских бдений мы никогда не испытывали еще такой потребности, а если бы и испытали, то все равно увидели бы только закопченные окна. Следовательно, в какой стороне находится Волга, нам было не известно. Но мы не растерялись и последовали взглядом за рукой нашего лоцмана, которая, однако, ткнула почему-то в потолок. Неужели Волга находится там? Вот те раз…

— О, Волга-матушка! — воззвало ее доверенное лицо в болотных сапогах. — Твои верные сыны думают великую думу о времени и о себе. Открой им на этот предмет особую истину.

В зале воцарилась мертвая тишина. Даже реактивные истребители, то бишь колдыбанские мухи, замерли буквально на лету.

— Чу! — поднял вверх свой жезл-багор доморощенный оракул. — Волга-матушка речет. Слушайте, затаив дыхание!

Древние эллины на нашем месте укатились бы под стол. Современные москвичи — закатили бы под стол удивительного оратора. Мы не сделали ни того, ни другого только потому, что нам было крайне любопытно, что же нам хочет поведать матушка Волга.

— Волга-матушка речет, — объявил докладчик, — что начало спасения эпохи должно быть положено на Самарской Луке. Ибо только ее верные сыны-колдыбанцы способны, как и она, Волга, на такой лихой и бескорыстный подвиг, от которого ахнут современники. Ахнут и последуют их вдохновляющему примеру. Сначала — весь Колдыбан, за ним — все Среднее Поволжье. Потом Урал, Сибирь, Дальний Восток. Наконец и Москва спохватится и вернется на правильный путь. А тогда уж и весь мир, все нынешнее поколение воспрянет от тяжкого сна безвременья, от его пустоты, мелочности, обыденности…

— Вам, удалые земляки, выпала честь стать легендарными героями века! — воскликнул ходатай и заступник эпохи. — Вот какую удивительную истину открывает нам матушка Волга. Благодарные современники и восхищенные потомки назовут ее Особой Колдыбанской Истиной. Все три слова — с большой буквы. Поздравляю вас!

Вот так, читатель. Ты еще раз убедился, что на Самарской Луке даже ночной сторож-совместитель умеет под настроение загнуть так, что сама большая наука не знает, куда выплывать. Разве что только к барной стойке.

И если бы наш вдохновенный выступальщик призвал спасать эпоху после первого стакана, мы, естественно, гаркнули бы без всяких сомнений: «Как пить дать!» Случись это между вторым и третьим стаканом, мы с интересом вопросили бы: «А как дать пить?»