Судный день для губернатора - Кирилл Казанцев

«Лада» снесла шлагбаум, влетела на настил из брусьев и…

…Высоченные ели раскачивались, скрипели на ветру, осыпая иголки. Уродливые тени их разлапистых веток тянулись по земле, перетекая через поросшие ершистым мхом кочки, ощетинившиеся поганками пеньки, подтопленные дождем ложбинки, в которых плавали, кружа хоровод вокруг отражающейся в воде луны, малюсенькие жабки.

Гигант катил по ухабистой проселочной дороге. В ближнем свете фар то и дело возникали натянутая между деревьев паутина, скрутившийся в колючий клубок ежик, чьи-то горящие глаза. И хотя железная дорога уже осталась далеко позади, а вокруг на многие десятки километров не было ничего, кроме глухого леса, татуированный бугай по-прежнему не мог прийти в себя. Стоило ему глянуть в зеркальце заднего вида, как там тут же возникал фантом товарняка и неслись один за другим бесконечные вагоны. Лишь каким-то чудом он остался жив, избежал столкновения и ушел от погони. Словно бы там, наверху, кто-то посчитал, что ему рано собираться на тот свет, что здесь, на земле, у него еще остались незаконченные дела – миссия, которую он во что бы то ни стало должен выполнить…

Фары выхватили из темноты самодельную деревянную табличку, прибитую к старой ели гвоздями, на которой едва читалась криво выцарапанная чем-то острым надпись: «Митюково». После чего лес расступился, и проселок уперся в залитый призрачным лунным светом луг. То тут, то там в высокой траве стояли почерневшие от времени хаты с выбитыми окнами, покосившиеся хлева и сараи, гнили облепленные слизнями поваленные заборы. Над заросшим крапивой колодцем возвышался журавель с подвешенным к нему продырявленным ведром. А на верхушке пропитанного креозотом столба, с которого длинными толстыми макаронинами свисали оборванные электропровода, свил гнездо аист. Птица не спала и внимательно наблюдала за пожаловавшим в заброшенную деревню ночным гостем.

Гигант заглушил двигатель, выбрался из машины и, путаясь ногами в высокой траве, зашагал к одной из изб. Вскоре в окошке дома загорелось-заплясало тусклое пламя свечки, а еще через какое-то время из кирпичного дымохода взвился к небу тонкой струйкой белый дымок.

* * *

Где он находится, Ларин, даже очнувшись, так и не понял. Раскалывалась голова, в черепной коробке, казалось, плывет колокольный звон. Пахло сыростью, снизу тянуло холодом. Лицо закрывала грубая материя, отдававшая плесенью. Руки и ноги туго стягивала веревка. Сколько Андрей ни вертелся, но так и не смог сбросить с себя колючий брезент. Было такое впечатление, что его засунули в мешок. И тогда он занялся веревками, сковывавшими движения. Связывали его на совесть, тугие узлы не хотели поддаваться. Но все же не зря Дугин настаивал на том, что агент тайной организации должен быть готов к любым испытаниям. В программу подготовки входило и освобождение от пут. Часа два ушло на то, чтобы высвободиться, но это и исчерпало запас сил. Последним движением Ларин отбросил ненавистный брезент, однако увидел лишь кромешную темноту и снова отрубился.

Заглянувшее в разбитое окошко солнце разлилось ярко-желтым пятном по полу, просочилось сквозь узкие зазоры меж половиц и расчертило тонкими полосками измордованное лицо Андрея. Ларин поморщился и приоткрыл один глаз – второй, на который наплывала опухшая и темно-фиолетовая от набрякшей крови бровь, так и остался закрытым. Повертел головой, осматриваясь вокруг.

Это был типичный деревенский погреб. Высокие, доходящие до самого потолка стеллажи, на полках которых томились банки-закатки с заплесневевшими огурцами-помидорами. Пустая пузатая бутыль, в каких киногерои, изображающие махновцев-анархистов, обычно выставляют на стол самогон, покрытая толстым слоем пыли. Скукожившиеся и погнившие клубни картошки. Лесенка, сколоченная из неотесанных досок, ведущая наверх к небольшому люку, сквозь щели которого пробивался солнечный свет.

Лежать на голой земле, от которой тянуло леденящим холодом, было уже невмоготу. Андрей присел и тут же обхватил голову руками – та буквально разрывалась на части.

«И какого черта тебя понесло на тот чердак? Чем ты тогда думал? Ну, хорошо, согласен, это был твой выбор, твое право. Но куда подевалась твоя пресловутая осторожность? Как ты не заметил того татуированного хмыря, который зашел за тобой в подъезд? Хотя что тут говорить… Вечно ты во что-нибудь вляпаешься, – сокрушался внутренний голос Андрея. – Павлу Игнатьевичу это явно не понравится. Не для того он доверил тебе это ответственное задание, чтобы ты вот так бездарно все провалил. В общем, чего я распинаюсь? Сам сюда попал, сам отсюда и выбирайся».

С внутренним голосом было трудно поспорить. Ларин действительно вляпался. А что, если его раскрыли, узнали, что он липовый инспектор КДН, и сейчас начнут допрашивать – кто такой, на кого работает? А когда он им ничего не скажет, вколют «сыворотку правды», развяжут ему язык? А потом, получив все «явки-пароли», убьют за ненадобностью? Или это очередная проверка непредсказуемого Дугина на лояльность к тайной организации по борьбе с коррупцией? Побьют, попытают и, убедившись, что его не сломать, отстанут? А потом появится Павел Игнатьевич и дружески похлопает его по плечу – мол, молодцом держался, я в тебе нисколько не сомневался, но сам понимаешь, так уж у нас заведено…

Конечно, вторая версия выглядела более предпочтительно. Но в нее верилось с трудом: ну не стал бы Дугин бросать его в погреб, не били бы так сильно по голове, не его это стиль. Вот комната для допроса, свет настольной лампы в лицо, бутафорские полицейские – это уже ближе к правде. А значит, нужно готовиться к худшему.

Придерживаясь рукой за полку стеллажа, Андрей встал на ноги – и тут же закачался, будто пьяный. Казалось, что стоит ему сделать хотя бы один шаг, и он повалится наземь. Но Ларин держался, терпел, понимая, что должен выбраться из плена, пока еще не поздно, пока тот, кто его бросил в погреб, думает, что он до сих пор не пришел в сознание…

И вот Андрей уже стоял на лестнице, упираясь ладонями в крышку люка. Но, как ни старался ее приподнять, сколько сил ни прикладывал, все впустую. Что-то очень массивное и тяжелое стояло на ней сверху, не давая той приоткрыться.

«Чего и следовало ожидать, – вздохнул Ларин. – И что дальше?»

Стоило Андрею задать себе этот вопрос, как где-то вверху заскрежетали заскорузлые дверные петли. Заскрипели под весом вошедшего в дом старые половицы.

– Дрыхнет еще… Ну ничего, отдыхай, дочка, набирайся сил, – услышал Ларин знакомый голос, принадлежавший тому самому бугаю, который напал на него на чердаке девятиэтажного дома. – А я пока с этим козлом побазарю.

Кому была адресована первая фраза, Андрей мог только догадываться. А вот вторая, вне всяких сомнений, – ему. А это значило, что татуированный мордоворот собирается спуститься в погреб. Ларин не мог упустить такой возможности. Он тут же перебрался к краю лестницы и затаился, выжидая.

По полу что-то заскребло, зацарапало. Затем крышка поднялась и тихо опустилась на пол. Склонившийся над открытым люком бугай тут же встретился взглядом с Андреем и, кажется, понял, что его ждет. Но было уже поздно. Ларин схватил татуированную руку за запястье, которой бугай упирался в край проема, и резко рванул на себя. Гигант нырнул головой вниз, пересчитал передними зубами ступеньки лестницы и приземлился на землю, успев в самый последний момент выставить перед собой руки – это его и спасло, иначе перелом шейных позвонков был бы ему гарантирован.