Заложницы вождя - Анатолий Баюканский

Эльза вспомнила о вчерашнем разговоре, и ей стало страшно за Цецилию. Капитан Кушак два дня назад проводил в бараке политинформацию. Он прямо намекнул, что сбежать отсюда невозможно. Легче было уйти из-под стражи с острова Сахалин в царское время, чем выйти за пределы станции Щекино. Каждые два часа, по словам капитана, на станции проходят облавы, любого может остановить военный патруль и потребовать документы. Все пригородные поезда тут «прочесывают» наряды милиции и органов…

Анна вслед за Эльзой с величайшей опаской шагнула в черный зев цехового пролета, который разом поглотил, наверное, половину колонны. Она невольно зажмурилась. Из четырех стоящих в ряду прессов вырывались языки пламени, косо стелились по-над землей. Черный дым, сквозь который смутно просматривались снующие взад-вперед фигурки людей в черных робах, густо обволакивал очертания громадных прессов и печей. Гарь, густая копоть буквально окутывали пролеты, оседали на лицах, на стальных поручнях, лестничных маршах, затрудняли дыхание. Эльза машинально тронула указательным пальцем перила, и палец стал густо-черным. Кто-то всхлипнул за спиной девушки, кто-то принялся творить молитву, кто-то заплакал в голос. Анна, всегда веселая, невозмутимая Анна, прижалась к Эльзе и прошептала:

— О, Майн Готт!

Страшный грохот, а за ним вспыхнувшее яркое пламя, заставили женщин испуганно вздрогнуть, теснее прижаться друг к другу. Затем, из-под ближайшего пресса взметнулись мириады искр, вспыхнул яркий огонь, пролет заволокло дымом. Ссыльные стояли будто завороженные. Тяжелый пресс вторично ударил по ярко-малиновой заготовке раскаленного металла, сплющил ее, как картонную коробку. Прошло всего лишь мгновение, и мимо ссыльных проплыла болванка будущего снаряда, обдав их жаром.

— К стене! Всем держаться ближе к стене! — Капитан Кушак — маленький, яростный, забегал перед изумленными женщинами, размахивал руками. — Не путайтесь под ногами! Да и вверх чаще поглядывайте, опасайтесь магнитных кранов. Сорвется с крюка болванка и… мне же потом за вас отвечать! — Капитан, погрозив кому-то кулаком, убежал в конторку мастера, предварительно наказав старшине конвоя «не церемониться» с немками в случае малейшего неповиновения.

— Маргарита, милая, у тебя, кажется, во фляжке оставалось немного воды? — обернулась к соседке Анна. Несколько минут назад она дрожала от холода, а в цехе у нее сразу пересохло в горле.

— Ты же первая смеялась над моими странностями, — мстительно выговорила подруге толстая Маргарита. — Куда, мол, дура, волжскую воду везешь? А теперь просишь. Ни глотка не дам. — Маргарита судорожными движениями вывинтила крышку и выплеснула остатки воды прямо на земляной пол.

— Скотина! — не сдержалась Анна. Ей вдруг нестерпимо захотелось ударить толстую Маргариту, но удержала себя. — О, Господь милосердный! — взмолилась Анна. — Прости нас. От здешнего ужаса все мы, видно, потеряли рассудок. Не после смерти, при жизни угодили в ад кромешный, в преисподнюю. За что такая кара? Вся моя семья была примерной и доброй, все ходили в кирху.

— Как ты не понимаешь, — Цецилия оказалась тут как тут, — большевики хотят отыграться на нас за успехи наших братьев-германцев.

На голове Цецилии была смешная довоенная шапочка с белым пятном, на этом месте, видимо, когда-то красовалось перо. — Ну, ничего, мы им многое припомним.

— Замолчи! — истерически крикнула Анна. Эльза с испугом посмотрела на подругу. — Лучше оглянись вокруг. Разве что сможем им пальчиком погрозить из могилы.

И впрямь прессовый цех был адом кромешным, настоящей преисподней. Эльза даже представить не могла, что собственными глазами увидит такое скопление скверны в едином месте — грязь, огонь, дым, угарный газ. Когда-то бабушка — чистенькая, опрятная, в домашней шерстяной кофточке, сидя в прибранном доме Эренрайхов, с воодушевлением рассказывала о лютеранской религии, о священных книгах древних немцев, о страшной доле грешников, коим предстоит в наказание за грехи тысячи и тысячи лет гореть в огненной геенне, не сгорая. Эльзе тогда было, конечно страшновато, однако она прекрасно понимала: бабушка рассказывала сказки. Сейчас же Эльза угодила прямо в ад. От этой догадки Эльзу затрясло. Да, да, они в аду. И все, что прежде казалось самым страшным, что жгло душу — внезапное выселение из родных мест, дальняя дорога под унизительным присмотром конвоиров, утрата матери, показались не столь уж великими перед черным цехом, где люди не имели лиц: черная одежда, черные маски, черная копоть, черные машины. Словно в гипнотическом сне люди вяло проделывали заученные движения перед зевами разверзшихся печей.

Эльза, будто во сне, следила за тем, что происходило прямо перед ее глазами. Вот у входного отверстия печи отошла заслонка, полыхнул огонь, одежда на людях задымилась, от сильного жара движения их убыстрились. Два черных существа смело приблизились к огненному отверстию, принялись стальными пиками с крюками на концах цеплять раскаленную болванку. Третий подручный подошел сзади, окатил их водой из ведра. И от черной одежды людей повалил едкий пар.

Выдвинув пиками дымящуюся болванку из печи на стальной рольганг, рабочие обхватили ее клещами с двух сторон. Клещи были особенными: они висели на цепях, верхняя часть которых крепилась к колесикам, что катили по рельсам высоко над головами людей. Эльза не знала, что же они будут делать дальше, куда черные люди покатили болванку. Она так увлеклась наблюдением, что не заметила, как над собственной головой появился проволочный крюк. Почувствовала лишь легкий удар по голове. Эльза вскинула голову и… закричала. Нет, не от боли, от обиды. Ее черная шерстяная шапочка — единственная нужная тут вещь, стремительно уплывала в дымную высоту и через мгновение исчезла из глаз. Попросту говоря, шапочку украли. Как же теперь она сможет добраться по морозу до барака? Как будет ходит без головного убора? Эльза заплакала. Белокурые ее волосы остались в мрачном предбаннике барака. Эльза провела ладонью по бритой голове и зарыдала еще громче. Плач девчонки никого из женщин не тронул, людям было не до нее, да и потери Эльзы ни один человек не заметил, кроме Анны. И недавняя зазнайка, форсунья, словно невзначай, ласково погладила девушку, шепнула: «Не реви! Шапочку я тебе новую свяжу, придет время. Вспомни лучше про наш колхоз, полегчает». Эльза благодарно кивнула. Пока колонна, сбившись в беспорядочную толпу, топталась на литейном дворе, ожидая дальнейших команд, Эльза не теряла времени. Прикрыв глаза, стала вспоминать дом. В их колхозе имени композитора Вагнера дни, помнится, летели стремительно — люди работали весело, испытывали от труда удовольствие. Прогулов и тем более пьянства и в помине не было. Вечерами на лужайке перед школой танцевали и пели немецкие и русские песни, по субботам всем классом шли на танцы в Народный Дом. Отрешившись от воспоминаний, Эльза оглянулась. Тут вроде бы и рассвет никогда не наступает. Догадалась: грязь и копоть на окнах были столь густыми что белого света в цехе почти не видно.

Да, в прессовом все-таки царил какой-то сатанинский, странный порядок: невидимые команды словно направляли действия людей и машин, хотя люди не выражали никаких чувств, будто из них вынули души, выпотрошили внутренности, заменив их движущими деталями.