Запри все двери - Райли Сейгер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне нравится этот парк. А тебе?
Поворот.
– Кусочек дикой природы прямо посреди города.
Поворот.
– Ну, не совсем дикой, он же был спроектирован. Здесь нет ничего случайного, и это, по-моему, даже круче.
На этот раз она поворачивается вокруг своей оси дважды, от чего краснеет и слегка пошатывается, словно ребенок, только что сделавший колесо.
Ингрид во многом напоминает мне ребенка. Не только темпераментом, но и внешностью. Когда мы останавливаемся на берегу озера, я замечаю, что она ниже меня примерно на шесть дюймов. Выходит, в ней от силы пять футов роста[5]. Вдобавок она очень худощава. Кожа и кости. Она выглядит настолько изголодавшейся, что я предлагаю ей свой хот-дог.
– Нет, что ты, – говорит она. – Этот хот-дог – мое извинение. Хотя, наверное, я и за него должна извиниться. Никто толком не знает, что в них кладут.
– Я только что пообедала, – говорю я. – И извинения приняты.
Ингрид берет у меня хот-дог и делает торжественный реверанс.
– Кстати, меня зовут Джулс.
Ингрид откусывает от хот-дога, жует и говорит:
– Я знаю.
– А ты Ингрид из 11А.
– Верно. Ингрид Галлагер из 11А, которая умеет обращаться с кухонным лифтом. Вот уж не думала, что когда-то этому научусь, но поди ж ты.
Она плюхается на ближайшую скамейку, чтобы доесть хот-дог. А я стою рядом и наблюдаю за лодками на озере и немногочисленными прохожими на Боу Бридж. По сути, это тот же самый вид, который открывается из окна квартиры 12А, только с более близкого расстояния.
– И как тебе в Бартоломью? – спрашивает Ингрид, отправляя в рот последний кусочек хот-дога. – Как в сказке, правда?
– Правда.
Ингрид тыльной стороной ладони стирает с губ остатки горчицы.
– Ты здесь на три месяца?
Я киваю.
– Я тоже, – говорит она. – Я здесь уже две недели.
– Где ты жила до этого?
– В Вирджинии. До этого – в Сиэтле. А родилась в Бостоне. – Она ложится на скамейку; кончики волос складываются в голубой ореол. – Нигде долго не задерживаюсь. Я кочевница.
По желанию или по необходимости? Я не понаслышке знаю, что такое бесконечный побег от ошибок и вечных неудач. Но, по правде говоря, Ингрид ничем не похожа на меня.
И тут меня вдруг осеняет: она похожа на Джейн.
Джейн отличалась таким же бурным темпераментом, бурлящим, порой чрезмерным энтузиазмом. Я никогда не чувствовала себя спокойно, хоть она и была моей сестрой и лучшей подругой. Но мне это даже нравилось. Нравилось, что Джейн служила своего рода противовесом моему тихому, скромному существованию. И Джейн это знала. Она то и дело норовила схватить меня за руку и потащить в лес на другом конце города, где мы забирались на огромные пни и до хрипоты выкрикивали боевые кличи, изображая Тарзанов. Или в заброшенное административное здание старой угольной шахты – побродить по пустым затхлым офисам, куда долгие годы уже никто не заходил. Или в кинотеатр через заднюю дверь так, чтобы прокрасться на свободные места уже после начала сеанса.
Она причиняла столько боли и приносила столько облегчения. Исцарапанные коленки, комариные укусы, разбитые сердца…
Джулс и Джейн. Всегда вместе.
А потом – все.
– Из Бостона я уехала два года назад, – рассказывает Ингрид. – Приехала сюда, в Нью-Йорк. Да, забыла об этом упомянуть. Я уже была в Нью-Йорке. Не могу вспомнить ничего хорошего. Так что я отправилась в Сиэтл, работала там официанткой. Кошмар. Все эти сволочные кофейные маньяки. Так что на лето я отправилась в Виргинию, разносила напитки на пляже. А потом вернулась сюда. Сдуру подумала, что в этот раз все будет лучше. Ни фига. Прям совсем никак. Я уже реально не знала, что делать, пока не увидела объявление про Бартоломью. Ну а дальше и так все ясно.
Мне становится дурно от одной мысли, что она переезжала столько раз за такой короткий промежуток времени.
– А тебя как занесло в Бартоломью? – Ингрид садится и хлопает ладонью по скамейке. – Давай, выкладывай.
Я сажусь рядом.
– Да нечего особо рассказывать. Ну разве что в один прекрасный день я потеряла работу и бойфренда.
Ингрид снова выглядит шокированной, совсем как после вопроса про швы.
– Он умер?
– Его сердце умерло, – отвечаю я. – Или, может, у него вообще никогда не было сердца.
– Почему все парни такие мудаки? Я начинаю думать, что им это прививают в детстве. Типа, их учат, что можно быть козлами, и большинство женщин слова поперек не скажут. Потому я и сбежала из Нью-Йорка в прошлый раз. Из-за парня-придурка.
– Он разбил твое сердце?
– Растоптал, – говорит Ингрид. – И вот я здесь.
– А что насчет твоей семьи?
– У меня нет семьи. – Ингрид разглядывает свои ногти, покрашенные таким же голубым цветом, как концы ее волос. – В смысле, раньше была. Само собой. А теперь не осталось.
Эти слова – «не осталось» – эхом отдаются в моем сердце.
– У меня тоже никого не осталось, – говорю я. – Одна я. Хотя, может, у меня есть сестра. А может, и нет. Я не знаю.
Я не собиралась этого говорить. Слова вырвались сами по себе. Но я об этом не жалею. Я хочу, чтобы Ингрид знала, что, что мы с ней в одной лодке.
– Она пропала?
– Да.
– Давно?
– Восемь лет назад. – Даже не верится, что так давно. Тот день так ярко запечатлелся в моей памяти, словно это было вчера. – Мне было семнадцать.
– Что случилось?
– Полиция решила, что Джейн сбежала из дому. Отец считал, что ее похитили. Ну а мама была убеждена, что ее убили.
– А ты что думаешь? – спрашивает Ингрид.
– Не знаю.
Самое главное для меня – то, что Джейн больше нет рядом.
И, если она сбежала по доброй воле, то даже не попрощалась со мной.
Я все еще скучаю и все еще злюсь на нее, и ее исчезновение оставило у меня в сердце рану, которую ничто не сможет исцелить.
Она пропала в феврале. Погода стояла холодная, пасмурная, но бесснежная. Джейн только что отработала свою смену в местной аптеке на унылой главной улице нашего городка. Она работала там продавцом, с тех пор как закончила школу полтора года назад. Говорила, что копит деньги на колледж, хотя все мы знали, что поступать она никуда не собирается.
Последним, кто видел ее, оказался мистер Макиндо, владелец аптеки, который заметил из окна, как у входа притормозил черный «Фольксваген-жук». Джейн, стоявшая под навесом в бело-синюю полоску, села в машину.