Тот самый Янковский - Сергей Соловьев

Конечно, есть риск ошибиться. И профессия наша такая, что надо постоянно что-то в топку бросать, иначе конец. Я никогда не переставал сниматься. Но был момент, когда кинопроизводство переживало плохие времена, несмотря на то, что картин снималось огромное количество – более четырехсот в год! Они были ужасающего качества, и, безусловно, нельзя было соглашаться. Тем не менее я, при всей осторожности с выбором, попал в несколько картин, за которые мне неловко…

К счастью, все, кажется, налаживается. «Анна Каренина» Соловьева, где я сыграл Алексея Александровича Каренина, после многолетнего ожидания скоро выйдет на экраны. Я очень жду эту картину. Говорят, там что-то произошло, что-то сложилось в этом фильме. Очень надеюсь на это.

Я смотрю на сегодняшний поток молодых артистов – среди них есть очень талантливые люди. Их и осуждать-то нельзя, что они хватаются за любую работу, только бы засветиться, а уж в каком материале снимаются – только руками развести. А куда им идти? Не так много хорошей режиссуры, не так много хорошего материала… И иногда смотришь на талантливого человека на экране и понимаешь, что все, на этом уровне он и останется.

* * *

Мое поколение – счастливчики, которым, несмотря на все цензурные запреты и советские козни, все-таки повезло в искусстве. Тогда, в 60-е, 70-е, даже еще в 80-е, был литературный бум, а ведь именно литература определяет и уровень режиссуры, и нашу актерскую игру. Хотя мы в этой цепочке значимостей стоим третьими: сначала литература, потом режиссура, и потом только актеры. Вот кто сейчас герой? Все ищут и никак не могут найти. А тогда герой был, причем мне, благодаря сценариям и режиссуре, удалось его сделать героем рефлектирующего типа. У меня был год, когда я сделал три картины, одна другой краше: «Полеты во сне и наяву», «Влюблен по собственному желанию» и «Ностальгия».

Если б я смог сам себе ответить – как я существую в роли? – я бы, наверное, разучился играть… Это какой-то дар свыше, подарок судьбы и Господа Бога. Это действительно самосгорание, которое, как бы это сказать, не выпускаешь из себя…

В юности, когда я прочел Станиславского и заканчивал театральный институт, я пользовался какими-то вспомогательными средствами. Но сейчас, когда уже настолько соткана нервная система, сознание и мозг дают команды, все происходит само. Я могу перед началом съемки ничего не делать, валять дурака. Как спорт смен – ложиться на землю и освобождать мышцы перед стартом…

Как-то я наблюдал чемпионат по легкой атлетике. Ближе всех показывают спортсменов по прыжкам в высоту. Крупные планы, лица… И я задавал себе тот же вопрос: вот что происходит с ними за секунды до прыжка? Что они делают? Молятся? Или, наоборот, вызывают в себе что-то негативное? Но я видел, что в них происходит какое-то абсолютно нечеловеческое делание… Это все очень близко к нашей профессии.

Создаваемые образы – это наш общий с режиссером труд, который непременно несет в себе отпечаток индивидуальности актера. Мне почти всегда везло с режиссерами, и совместная работа была радостью. А вообще мне процесс подготовки к роли иногда нравится даже больше, чем сама съемка. Я люблю работать в тиши своего кабинета. Немного виски, трубка с хорошим табаком. Внимательно, по сто раз перечитываешь каждую фразу и постепенно понимаешь, как именно ее надо сказать. И фраза за фразой, шаг за шагом перед тобой, как в кино, появляется образ человека, которым ты скоро станешь.

Я считаю правильным снимать в кино театральных актеров. И объясню почему. Специфика кино такова, что актер выстраивает свою роль по кускам: снимается эпизод из конца картины, затем из начала. Нет законченности действия, логической последовательности, завершенности в восприятии актера. Все это расхолаживает. Актеру нужна непрерывная работа, как, скажем, музыканту. Условия же каждодневной, постоянной работы в театре сами по себе предоставляют такую возможность, позволяют не только всегда быть в форме, но и постоянно совершенствоваться. В свою очередь и кино очень помогает театру, театральному актеру. Я за синтез кино и театра. Но все-таки театр мне ближе. Если роль в театре сыграна не совсем удачно, можно исправить, попробовать по-другому. В кино ничего не исправишь. К тому же в кино актер значит меньше, чем, скажем, режиссер, оператор. В театре больше свободы в выборе средств для раскрытия образа, для самовыражения. Кино же дисциплинирует, приучает актера пристально следить за каждым своим жестом, за оттенками мимики, интонации. Совмещение работы в театре и кино – в этом прелесть моей жизни.

* * *

Кино сыграло и играет в моей судьбе значительную роль. Начать с того, что именно благодаря кинематографу режиссер Марк Анатольевич Захаров пригласил меня работать в свой театр, где, естественно, для меня открылись новые замечательные возможности. Здесь и уровень режиссуры другой, и требования, а потому надо быть в постоянном напряжении, чтобы не отстать от роста самого театра, от времени. А в этом помогает кино. Не знаю актера, который предпочел бы кино театру. Я не являюсь исключением. Но для меня кино – источник новизны, стимул обновления. Любому актеру нужна новая режиссура, новые партнеры, новые взаимоотношения, наконец. Постоянно общаясь в театре с одними и теми же партнерами, варясь в собственном соку, можно потерять остроту восприятия, слишком притереться, привыкнуть друг к другу. И пропадет самое интересное в нашем деле – актерская тайна. То, что дает кинематограф, помогает эту тайну сохранить.

* * *

В театре мне посчастливилось работать с таким интересным режиссером, как Марк Захаров. Но как бы ни был силен режиссер, режиссер-педагог, у него просто физически нет возможности следить за творческим ростом каждого актера труппы, состоящей из семидесяти человек. Самоконтроль необходим. Опять-таки тонус, мобильность, которую обуславливают жесткие условия работы в кинематографе, – все это сказывается на работе в театре, не позволяет выйти из формы. С другой стороны, кинематограф закабаляет, прикрепляет ярлык, и вырваться из рамок одного киноамплуа достаточно трудно. Я никогда не мог пожаловаться на свое положение в кинематографе, и все же после выхода спектакля нашего театра «Синие кони на красной траве» по пьесе М. Шатрова, где я сыграл Ленина, мой диапазон значительно расширился, получаемые в кино предложения стали неожиданнее и интереснее. Поэтому, считая себя, несомненно, театральным актером, от кино я едва ли отказался бы.

* * *

Помню, когда-то давно в пылу одной из дискуссий о будущем театра Михаил Ромм заявил, что у театра его нет. Считалось, что с расширением кинопроката, развитием телевидения и видео, когда можно, не выходя из дома, «вкушать» кассетные фильмы любого содержания, театр опустеет. Но этого пока не случилось. И это в век перегруженности информацией! Вот и отгадка, почему театр вечен: люди всегда будут тянуться к общению, к соучастию в творческом процессе, театр по-прежнему тот духовный центр, который необходим каждому.

Мне кажется, сейчас театр переживает очень интересный процесс. Совсем недавно режиссуре были просто необходимы формы отрицания всего, что привычно, примелькалось, превратилось в стереотип. Яркая, самоцельная зрелищность, атакующие сценические приемы… Теперь эта пора миновала, и совсем не случайно сегодня так велико наше внимание к отечественным культурным традициям. Начался поиск некоторых на время утраченных ценностей, способных стать опорой для грядущих открытий. Очевиден интерес к корням русской сценической школы.