Вечный поход - Сергей Вольнов

Наконец, сурово сжатые тонкие губы хана шевельнулись:

— Пока я жив — ты мой охранный амулет, Хасан. Носи и никогда не снимай с себя этого кречета. Не снимай, какая бы охота ни случилась, и на кого бы ни охотились… И тогда Великое Синее Небо будет благосклонно взирать на тебя… И защитит… и пошлёт на помощь того, кто спасёт тебя… как ты меня сегодня…

Ремешок амулета опустился на шею.

Темник ошалело смотрел в пульсирующие глаза Чингисхана и не верил в происходящее, не верил собственным чувствам. Тяжёлые руки старца легли ему на плечи, до боли сжали их. Хасанбек опустил голову, уткнувшись взором в золотую птицу, угнездившуюся на его груди… отныне — на ЕГО груди.

— Носи… Хасан… — голос хана понизился до шипящего шёпота. — И будь моим Хранящим Кречетом.

…С пригорка, на котором располагалась Белая ханская юрта, можно было только услышать гортанные команды, что раздавались в расположении Чёрного гвардейского тумена. Лагерь не просто просыпался. Он зашевелился, как муравейник, на который плеснули кипятком. Во все стороны устремились конные разъезды.

Луна давно растаяла на сковороде накаляющегося неба.

Хасанбек стоял на пригорке, наблюдая, как рассвет разливает свой ровный белёсо-серый свет, смешивает его с молочными сгустками тумана, накопившегося в низинах за ночь. Нойон почему-то некстати вспомнил тот недавний, нереальный сейчас сон… Мама… Барашек, которого он так и не сумел победить… Казалось, всё смешалось — сон и явь. Вечное Синее Небо склонилось до самой земли, рассматривая его в упор.

Степь кричала:

— Хасан! Не бойся, я с тобой!

Степь шептала:

— Будь моим Хранящим Кречетом!

За спиной Хасанбека, казалось, разворачивались незримые крылья. Готовые нести его высоко и далеко. Над родной бескрайней степью. Над полчищами перепуганных врагов, убегающих прочь, как тот барашек.

Свет первых лучей солнца просочился неожиданно. Новый день вяло, но неотвратимо взял вожжи в свои руки.

Новый день нескончаемой войны.

Свершилось же то летом, в шестнадцатое число седьмой луны…

Капельки небесной влаги приятно холодили разгорячённое лицо. Липли к нагретому железу панцирных доспехов. Тут же испарялись. Но на их место с необозримой высоты падали всё новые и новые капли… В какое-то мгновение Хасанбеку даже показалось, что его вторая кожа — защитный покров из металлических прямоугольных пластин, искусно соединённых в единое целое большим количеством колец, — покрылась потом. Самым настоящим потом, проступившим изнутри от изнуряющего марша в полной боевой готовности.

Казалось, дождевые капли не падали, а висели в воздухе. Ждали, пока всадники наткнутся на них лицами. Однако — вскоре терпение лопнуло. Не у дождинок — у Неба. И грянул скоротечный летний ливень.

Колонны облачённых в железо всадников, монотонно рысивших вниз по течению небольшой речушки, оживились. Облегчённо заржали утомлённые лошади, подставляя прохладным струйкам свои запылённые бока.

От разогретой земли, от нагретых немилосердным солнцем доспехов исходила хорошо различимая дымка испарений. И словно в мареве, подстёгиваемые косыми росчерками внезапного ливня, мерно скакали всадники. Колонна за колонной.

Хасанбек ехал во главе Отряда багатуров — отборной тысячи лучших витязей Орды, входившей в состав Чёрного тумена. Именно так величали десятитысячный корпус кэкэритэн, личных гвардейцев Великого Хана, которыми темник командовал уже более двенадцати лет.

Называли не из-за дурной славы, а оттого, что в действительности единой чёрной массой надвигался на врагов гвардейский тумен. Неотвратимо, как ночь. Десять тысяч тяжеловооружённых всадников — все как один на вороных конях, в мерцании иссиня-чёрных доспехов. Чёрные щиты и перья на шлемах. Лишь в тулье шлема Хасанбека трепетали красные перья, да стрелы его имели на древках три кроваво-красных кольца шириной в ладонь.

И поистине, лучше для врагов было пережить приход ночи среди белого дня, чем атаку Чёрного тумена.

Гвардия, даже в походном порядке, выделялась из общей массы. Колонны Чёрного тумена после нескольких часов пути по-прежнему умудрялись держать равнение в рядах. Воронёные доспехи кэкэритэн и металлические бляхи на попонах их лошадей, обласканные тёплым ливнем, влажно поблёскивали. Красно-чёрные ленточки, прикрепленные на затылочной части шлемов в качестве знака отличия, в большинстве своём прилипли к металлу.

Но Хара туг, Чёрное военное знамя, развевалось, несмотря на ливень. Его намокшее полотнище реяло над всадниками огромной чёрной рыбиной, плыло по воздуху, что более всего напоминал сейчас воду. Изредка хлопало. Словно ударами хвоста, сбрасывало с себя налипшие и уже не желающие впитываться капли.

Да и сами плотно сбитые колонны гвардейского тумена были похожи на огромных хищных рыб. Одна за другой, неспешно, но неотвратимо пробирались они друг за другом. По самому дну. Туда, где только один их вид отнимет последние силы у истомившихся жертв…

Не действовал в Ханской гвардии установленный для всего войска порядок, по которому тысячники или сотники обычно начальствовали над нукерами своего рода. Сюда отбирали не просто аристократов, а лучших из лучших. И, единожды угодив в ряды избранной гвардии, никто не мог расслабиться — пребывание в Чёрном тумене нужно было доказывать всю свою жизнь, причём, в основном, ценою собственной жизни. Оттого и оставались ровными колонны кэкэритэн. Даже спустя несколько часов напряжённого марша.

Хасанбек скользил взглядом по фигурам, по лицам воинов. Из памяти тут же всплывали имена. Он знал, как зовут не только всех тысячников и сотников вверенного ему тумена, но и многих десятников и даже рядовых нукеров, особенно тех, с кем довелось вместе воевать не один год. Да что там имена… Цепкая память Хасанбека практически без искажения хранила многое. И более того, когда нужно было господину что-то вспомнить — выдавала без задержек и ошибок.

Неспешны и расслабленны были думы нойона. Давно уже витал он где-то далеко, в верховьях реки своей жизни, откуда много лет назад по капельке утекло время. Прокатилось по грозным перекатам… Не войти больше в те тёплые воды. Можно лишь мысленно потрогать и беззвучно возблагодарить Вечное Синее Небо. За то, что не высушило эту реку у самых истоков, позволило ручейку со временем стать полноводной могучей рекой.

Он скакал опустив поводья — верный жеребец и сам знал своё место в походном строю. Скакал, плыл сквозь струи ливня — вниз по течению своей реки. Сколько ещё отпущено?

Думы взмахивали незримыми крылами, уносили с собой.

«…За службу твою верную и многолетнюю — избавляю тебя от наказаний за девять преступлений, Хасанбек…»

Темник зримо представлял шевелящиеся губы Великого Хана. Именно губы. Потому как тогда ещё не решался подолгу глядеть повелителю в глаза… Как же давно это было!