Креативщик - Анна Борисова

«Я не поняла, за кого она все-таки вышла? На самом деле?»

«Не знаю. Это неважно. Финал все равно один. Она на время наполнилась чужой жизнью, чужим светом, но на «выпускном вечере» рядом никого нет. Потому что в конце ты всегда один».

Старуха нетерпеливо дернула плечом:

«Это понятно. Но она действительно была счастлива? Говорят же они у вас в конце второго акта: «Я счастлива, я счастлива». С которым из Борисов она была бы счастливей?»

«Со всеми тремя, только по-разному».

«Разве так бывает? Ведь счастье — это когда повезет встретить твоего единственного, твою половинку? Все так говорят. И я в это всегда верила».

Драматург с ней не согласился.

«Ерунда. Счастье — это дар, он врожденный. Если ты им наделена, все равно будешь счастливой, даже если твой муж Синяя Борода. Но несчастное мироощущение — это тоже дар. Может быть, не менее ценный».

«Как это может быть?»

«Счастье усыпляет душу, несчастье ее развивает. Жизнь несчастливца глубже, рельефней. У человека трагического больше возможностей раскрыть свой духовный потенциал. Но про это я напишу другую пьесу. Вот будет фестиваль «Перечитывая Достоевского»… Вы лучше скажите, много в моей пьесе совпадений с вашей судьбой?»

«В первом действии всё очень похоже. Я даже обомлела. В середине — ничего общего. Я замужем не была. То есть предложения были, особенно в первой молодости, но как-то не решилась. Хотя некоторые претенденты мне очень нравились».

«А концовка?»

«К сожалению, похожа. Я тоже сижу вот так, щелкаю по кнопкам, разговариваю с телевизором. Ругаю его, он мне отвечает. Чаще всего чушь, но иногда впопад. Только собаки у меня нет. Раньше боялась завести, потому что полюбишь ее, а она умрет. Теперь наоборот. Помру, что с ней будет?»

Драматург усмехнулся.

«Вот это соображение и не дало вам выйти замуж. Слишком много думали, кто умрет первый. Надо было думать не про смерть — про жизнь. Мой вам совет: заведите кошку. Только не котенка, а такого взрослого, битого жизнью котяру. Он жил до вас, не пропадет и после вас».

«Я собак больше люблю. Кошка сама по себе, она всегда будет немножко чужая».

«Мы все сначала чужие. До поры до времени. — Драматург поднялся. — Потом родные. А потом снова немножко чужие, и всяк сам по себе. Не будем требовать от кошки и друг от друга слишком многого. Мне пора. Спасибо, что послушали пьесу».

«Что вы! Это вам спасибо. Вы заходите ко мне. Я на шестом живу, в 63-й. Я готовлю хорошо».

«Благодарю. — Старик церемонно поклонился. — Непременно. Как-нибудь».

Не таким уж он оказался дряхлым, старичок с последнего этажа. Или, может, взбодрился от майского утреннего солнышка. Через двор он прошел бодренько, тростью по асфальту отстукивал звонко. Еще и напевал: «Птица счастья завтрашнего дня прилетела, крыльями звеня».

Выйдя на улицу, немножко подумал, сам себе кивнул и встал у самой бровки. Поднял руку.

Почти сразу же остановилась видавшая виды «пятерка». Водитель опустил стекло и певуче спросил:

«Ехать куда?»

Он был черноглазый, смуглый, в камуфляжной куртке.

«В центр. По дороге?»

Автомобилист блеснул белыми зубами.

«Мне везде по дороге. Смотря сколько платить хочешь. В центр — куда в центр?».

«Ну, типа в Таврический сад».

Восточный человек задумался. Город он, видимо, знал не очень.

«А это далеко?» — спросил он.

«Как ехать».

«Дорогу покажешь?»

«Покажу».

«Ладно, садись. Договоримся».

Поехали.

Старик с любопытством поглядывал на водителя, а тот хмурил лоб, что-то прикидывал.

«Откуда сам?»

«Так».

Похоже, шофер не любил отвечать на этот вопрос.

«С Узбекистана», — не спросил, а определил пассажир.

Водитель покосился на него.

«У меня регистрация, полный порядок».

«А мне по барабану. Я же не мент».

С гостем из Узбекистана старичок говорил совсем не так, как с интеллигентной пожилой дамой. Будто подменили драматурга.

«Дуй по Белградской, потом вырулишь на Витебский».

«В центр, что ли? — словно только теперь понял водила. — Короче, это штука будет».

«Штуку в Ташкенте слупишь. У нас за пятихатку возят и спасибо говорят».

Узбек засмеялся.

«Хорошо, командир. Пятьсот».

Теперь, когда основной вопрос разрешился, лоб у него разгладился.

«Семья здесь или там?» — приставал любопытный старик.

«Там пока».

«Перевозить будешь?»

«Буду».

«Тут лучше?»

Водитель, кажется, немного обиделся.

«Кому как. У нас некоторые знаешь как живут? Но у меня три дочки, так? Старшая учиться хочет, в институт. Вторая тоже карьеру хочет. У нас там девчонке учись не учись… — Он махнул рукой. — Лучше здесь».

«А третья что? Не хочет ни учиться, ни карьеру?»

«Не хочет. Замуж, говорит, пойду. — Узбек засмеялся. — Вечером сядут, давай спорить. Одна говорит: актриса буду, как Чулпан Хаматова. Вторая говорит: менеджер буду. Или в банке работать. Бизнесвумен, так, что ли? Младшая говорит: дуры вы. Детей рожать надо. Смехота!»

«Три девицы под окном пряли поздно вечерком».

Шофер удивился:

«Чего?»

«Пушкин. «Сказка о царе Салтане». Забыл?»

«Я когда в школе учился, у нас русских писателей уже не очень… Пушкина знаю. «Капитанская дочка» знаю. Про царя Салтана не знаю. А чего там, в сказке?»

У пассажира глаза так и сверкнули.

«Рассказать?»

«Давай. В центр долго ехать».

«Только я стихами не помню. Своими словами, лады?»

«Стихами не надо. Стихами понимать хуже».

«Короче, там тоже три девчонки заспорили. Каждая хочет стать царицей».

«Кто из молодых не хочет? Это, как это, лузер никто быть не хочет».

Машина неслась через промзону, подпрыгивая на выщербленном асфальте. Старик рассказывал сказку.

«Одна девка красивая, моторная. Хочу, говорит, в шоу-бизнес. Чтоб каждый день рассекать. Зажигать пир на весь мир».

«У меня старшая тоже красивая. Моделью хочет. Но модель — это я против. Там, извиняюсь, блядство одно. И не кушают ничего, раз-два и язва желудка», — вставил узбек.