Пелко и волки - Мария Семенова

Святобор даже покраснел, польщенный вниманием, и ответил:

– Об Арконе.

Он, конечно, хоть до утра мог бы рассказывать о своейваряжской святыне, где когда-то поцеловал землю сам Бог Святовит. Да и язык упарня подвешен был неплохо, не заскучаешь, слушая такого. Нынче, правда,Тьельвар совсем другое держал на уме, но не годилось это показывать, да и какойскальд откажется послушать складные речи? По чести молвить, он даже благодаренбыл Святобору за нечаянную помеху: дело-то предстояло уж очень нелегкое.

Впрочем, Святобор всё же что-то почувствовал и вскоре умолк.

– Ты гусли мне обещал показать, – напомнил Ратшемолодой гёт. Ратша убрал в колчан последнюю стрелу и поднял глаза на Святобора:

– Принеси гусли.

Отрок бегом сорвался с места, гордясь, что именитый воинудостоил его просьбы. Взяв гусли, Ратша поставил звонкую кленовую доску налевое колено, вдел пальцы в отверстие при верхнем конце, тронул струны. Онуправлялся с мечом охотнее, чем с гуслями, не почитая гудьбу за своё дело; но,как почти всякий гридень, мог при случае похвалить песней славное дело, припомнитьпавшего друга… Тьельвар имел уже случай в том убедиться.

Расходились волны на море великом,

выбегали кораблики на синее море,

кораблики ладные, стройные

из того ли города Ладоги…

Тьельвар слушал молча. Ратша покосился на него несколькораз, потом снял гусли с колена.

– А не в песнях ты мыслями, готландский гость. Тьельварподпер кулаком подбородок и кивнул на колчан, висевший на деревянном гвозде:

– Не хотелось бы мне оказаться под этими стрелами,словенин.

Ратша отдал гусли Святобору и ответил, усмехнувшись:

– Так ведь и не с чего бы вроде.

– Это верно, – сказал Тьельвар, – Но не всемлюдям хочется одного и того же, как ты, наверное, знаешь.

Ратша тяжело молчал некоторое время, и Тьельвар не знал,чего ждать.

– Вот, значит, как, – нехотя выговорилвоин, – Иди себе, Святобор.

Святобор пристыженно поднялся: мог бы и сам уйти, поняв, чтоэти речи велись не для него.

– А теперь рассказывай, – велел Ратша, – Всёрассказывай.

– Ты, наверное, видел рядом с Хаконом человека по имениАвайр, – начал Тьельвар негромко. – Так вот, у Авайра есть брат. Этотбрат много раз ходил грабить в здешние места и всегда возвращался с добычей. Апотом случилась та битва с Хрёреком конунгом, которую не скоро позабудут у насв Северных Странах. Брат Авайра приехал домой без ноги и рассказывал прогард-ского воина, очень похожего на тебя.

– Может быть, – проворчал Ратша, – Я всех непомню. У Хакона я тоже кого-нибудь изрубил?

– У Хакона, – сказал Тьельвар, – вся родняпогибла дома, в Павикене, когда вендские викинги устроили туда набег. Хаконвернулся из Бирки, где он тогда был, и ему рассказали, что его отец и братьяпали в бою, а мать и сестру увезли неведомо куда. Вот он и поклялся, что недаст вендам житья, пока они его не убьют.

– Твоего Хакона я раз уже поучил и не очень-то егобоюсь, – сказал Ратша угрюмо. – А не то я, пожалуй, напомнил бы тебе,что я не варяг. Жаль, не был я в Павикене и не видел там его сестру. Я ужпозаботился бы, чтобы у Хакона была причина мне мстить!

Тьельвар, казалось, предвидел эти слова.

– Ты вправду не венд, но ты ходишь на их корабле и ешьс ними хлеб. И ты неплохо дерешься, а для мести выбирают не худшего в роду. УХакона есть славный меч, и он говорит, будто выкопал его из древней могилы,отняв у курганного духа.

Ратша положил ногу на ногу.

– Так ведь и я свой не под забором нашёл…

Он хорошо понимал, зачем это Тьельвар пришёл сюда к нему изавел разговор. Хотелось гётам мирно пересидеть в Ладоге зиму и уйти по весне сдобрыми товарами в трюме и серебром в кошелях. А вовсе не со стрелами в спинах.

– Я не буду дразнить Хакона сестрой-рабыней, –пообещал он примолкшему Тьельвару, – Но и Хакон меня пусть лучше нетрогает.

Всеслава увидела Хакона возле своего дома: она несла накоромысле два деревянных ведерка, и прозрачные капли падали в жёсткуюпридорожную траву.

– Здравствуй, ярлова дочь, – сказал ей Хакон.

– И ты здравствуй, гость готландский, – отозваласьона. Хотела его обойти, но Хакон загородил ей дорогу, встал на пути. Всеславапомимо собственной воли покраснела, беспомощно опустила голову, остановилась.Она помнила, как он задыхался у Ратши в руках, и ей вовсе не хотелось с нимговорить.

– Люди передают, – сказал Хакон, улыбаясь, –будто бы твой жених оставил мне жизнь для того только, чтобы тебе угодить. Этовсё выдумки или правда?

Ему скверно давалась трудная словенская речь. Всеславапокраснела пуще и смолчала, а Хакон продолжал:

– Может быть, я тебе понравился? Выходи замуж не заРатшу, а за меня.

Чем могла окончиться эта встреча, неизвестно; всего скорее,Хакон того только и ждал, чтобы она бросила коромысло с ведерками и побежалаплакаться жениху. Но Ратша неожиданно появился подле них сам. Подъехал на беломВихоре, и Тьельвар рысью скакал следом за другом, неся на кулаке злую ловчуюптицу. Серый пес, похожий на волка, бежал у его стремени. А позади всех трусилна смирной лошадке Пелко-ижор, и жирные осенние гуси мотали вялыми шеями покрупу его рыжей кобылы, связанные ремешком за перепончатые лапки.

Ратша спокойно поздоровался с Хаконом, посмотрел на Всеславуи спешился. Отобрал у невесты оба ведра: – Пойдём-ка…

И широко зашагал к боярскому двору, не оглядываясь на гётов.Всеслава пошла за ним следом покорная, с малиновыми щеками. Опять она в чем-тобыла безо всякой вины виновата, и одинокая тоска неслышно плакала в ней, иказалось – вот-вот разразится, грозой грянет непоправимая беда.

Белый Вихорь важно выступал рядом, фыркая, клал головухозяину на плечо…

Удивительное это место и нехорошее – поляна в глухом лесуили крутой обрыв над берегом реки, где спят в земле давно умершие люди! Вовсенезачем соваться туда без дела, особенно же к вечеру, когда солнце торопится снебес. И ведь сам знаешь, что не сотворил никому из ушедших в Туонелу дажемысленного зла, а страшно всё равно. Ну как раскроется насыпанный прадедамикурган, выпустит в ночные потемки невесть когда сгинувших мужей!.. Илипросочится сквозь землю бестелесное зло, всегда могущественное во мраке,опутает, околдует…

Не зря, наверное, люди, искренне чтя умершего родича,всё-таки торопливо уносят из дому его тело, и не просто через порог – разбираютугол стены и пятятся в пролом, с тем умыслом, чтобы душа не сыскала пути назад!