У смерти твои глаза - Дмитрий Самохин

Второй окрик, исполненный зычности и силы, сломил преграду стихии:

– Немедленно прекратите движение! Место оцеплено!

Но я не обратил на него внимания и приблизился настолько, что мой борт царапнул полицейский. Из палубной надстройки выбежали трое стражей порядка, заголосивших, как гуси, разбудившие своим гоготом граждан свободного Рима, когда враги ночью вероломно пытались взобраться на стены города.

– Что здесь происходит? – злобно поинтересовался я, перепрыгивая к леерному ограждению.

– Вы что, не слышали?! Здесь перегорожено. Нет проезда, – отозвался пожилой патрульный, старательно молодящийся. Это было видно по его крашеной шевелюре цвета воронова крыла.

Убедившись, что и без их присутствия здесь справятся, двое оставшихся вернулись в каюту, где, судя по возгласам, играли во что‑то азартное и на сто процентов виртуальное.

Пожилой был не прочь поболтать. Ему было неинтересно или не нашлось места в партии с сослуживцами. Свежий воздух, по‑петропольски промозглый и пьянящий, и безделье располагали к философствованию и разговорам.

– Что случилось‑то? – нарочито безразлично спросил я, доставая из пиджака портсигар и извлекая сигареллу марки «Кафе Крем».

Постучав ею о крышку портсигара, словно это была не сигарелла, а дешевая папироса с набитой в нее анашой, я забросил пластиковый мундштук в рот и закурил.

– Угощайтесь. – Я протянул портсигар служителю закона.

– С удовольствием, – пробурчал он, извлекая сигареллу для себя. – Сегодня труп выловили. Прямо на этом месте.

Он вернул портсигар и одолжился зажигалкой.

– Доложили жители. Из особняка. Они утром утопленника и обнаружили. А вот нам здесь и торчать. Тело‑то давно забрали, да оцепление пока не сняли.

Мы дымили ядреным табачком. Густые клубы дыма поднимались над нами и растворялись в тумане.

– Говорят, какого‑то важного типа утопили. Вся городская верхушка собралась, – продолжал полицейский. – Все утро совещались. Даже вроде губернатора вызвали. Меня‑то здесь не было. Я, как водится, только на дежурство заступил, а тут сразу сюда. Начальство‑то тело приказало изъять. Выловить‑то выловили. Эксперты покрутились. Все вроде уладили. Сфотографировали. Полная зачистка местности. А нас пока не сняли. Говорили, дело государственной важности. Заказное убийство.

– Когда выловили‑то? – поинтересовался я между затяжками. – Холодного?

– Что‑то около семи. Я же говорил.

Вдруг полицейского охватила подозрительность. Он даже сигареллу изо рта вынул, внимательно осмотрел, точно подозревая в ней английского шпиона, и приготовился отправить ее за борт.

– А ты чего здесь ошиваешься‑то? – набросился на меня собеседник, внезапно перейдя на ты.

– Я сыщик. Частный. Раньше, как и ты, в органах чалился, а теперь вот на вольных хлебах. За супругой одного олуха следил, да вот возле Новой Голландии и упустил, – неспешно, как бы не замечая червя подозрительности, что вгрызался, бороздя туннели, в душу полицейского, произнес я.

– Где служил‑то раньше? – спросил он.

– На Васильевском. У Крабова. – Как к месту пришелся инспектор.

Полицейский поуспокоился, признал своего, расслабился и вернул сигареллу из опалы.

– Как на вольных‑то?

– Бывает густо, а иногда пусто, – отозвался я. Из полицейской каюты показался молодой сержант.

– Розыч, шеф звонил. Оцепление снимаем. Буек надо выловить.

Пожилой нахмурился, затушил сигареллу и метнул ее в палубный мусоросжигатель. Не попал, и мундштук с окурком, прокатившись по палубе, исчез в водах.

– Служба, брат, – с сожалением кивнул полицейский и протянул мне через палубу руку. – Ну, бывай. Если погонят со службы, пристроишь. Я в наружке силен.

– Без проблем.

Я протянул ему визитную карточку конкурентов. Парочка их для отвода глаз всегда лежала у меня в бумажнике.

Все, что мог вытянуть из патрульных, я извлек. Но информации было катастрофически мало. Единственное, что оставалось – идея, конечно, не нова, – это обойти соседние особнячки и порасспросить местных. Может, кто что видел. Я вернулся к штурвалу, запустил мотор и направил катер к причалу.

Включив сигнализацию, я покинул палубу. Вальяжной прогулочной походкой я двинулся вдоль причала, наблюдая, как полицейские выдергивают из воды буек и заводят моторы. С палубы одного из катеров мне помахал рукой недавний знакомый и скрылся из глаз.

Полиция уходила из Новой Голландии.

Что я ожидал обнаружить на месте извлечения тела? В сущности ничего. Разве что показания очевидцев, способных замолчать в присутствии полиции и разговориться при виде рублевой банкноты. Но очевидцами меня судьба не баловала.

Я с первого взгляда наметил для себя три перспективные точки. Три особняка, окна которых выходили на тупичок, где плавал поутру покойный Романов. Двухэтажные, скучные, с балконами, увитыми цветами, и болотно‑серыми стенами, особняки выглядели на этом дивном островке пришельцами из прошлого века. Поразительная особенность Санкт‑Петрополиса сочетать несочетаемое. На одном перекрестке могут соседствовать стоэтажный небоскреб и витиеватый собор, выстроенный в середине восемнадцатого века. Что самое поразительное, оба здания смотрелись рядом, точно два кровных брата. Смею утверждать, что нигде в мире подобный градостроительный эксперимент повторить невозможно.

Я избрал первый маленький особняк, взбежал по ступенькам мимо цветущего кустарника и настойчиво протрезвонил в дверной звонок, стараясь унять легкое волнение. Роль напористого, немного хамоватого нувориша всегда давалась мне нелегко. Не любил я эту категорию лиц.

Открыли дверь спустя минут десять. Я уже потерял терпение и решил, что в доме никого нет. Направился прочь. И даже спустился на три ступени, как дверь резко распахнулась и в мой нос шибанул ужасно крепкий алкогольный дух. Полный обонятельный нокаут. Я покачнулся, но устоял.

– Чего надо?! – прорычало разбуженное дикое животное с порога.

Я обернулся. Надо мной возвышался небритый массивный мужчина с красными кроличьими глазами, в порванной грязной майке с сальными пятнами и в разношенных до мешкообразного состояния тренировочных штанах.

– Чего надо, говорю?! – зло провопил мужик.

– Опохмелиться хочешь? – Я верно угадал его желание.

– А як же, – призывно икнул он. Я извлек из бумажника рубль и зазывно похрустел банкнотой перед его измятым серым лицом.

– Кто сегодня ночью под твоими окнами на катере сшивался?

– Да. – Мужик почесал макушку лапищей. – Был шумок какой‑то, но откуда знать‑то. Я не любопытный. Каждому свое место. Чего соваться то буду.