На краю - Николай Свечин

— Тока со спины.

— И какой он со спины?

— Ну… обычный. Как все.

— Рост какой? А волосы темные или светлые? Как подстрижен?

— С меня напримерно будет. Волос короткий… вроде светлый…

И добавил задумчиво:

— Этова — тока со спины.

Сыщик встрепенулся:

— Что, и второй был? Высокого роста, богатырь по комплекции?

Он описал Большого Пантелея и ожидал услышать утвердительный ответ. Но арестованный озадачил статского советника:

— Никак нет, наоборот. Низкий, тощий. И калека: птичья грудь у него.

Алексей Николаевич чуть со стула не соскочил. Птичья грудь — килевидная деформация грудной клетки. Такая особая примета, что и под пальто не спрячешь.

— Точно они вдвоем были?

— Как есть, ваше высокородие. Двое. Потом кто-то их окликнул из двери, и они шибко ушли. Третий был, как вы сказали — чистый медведь!

Вот и Пантелеймон Погибельцев отыскался… Лыков отпустил дергача в камеру и пошел искать помощника. Тот сидел в архиве городского управления полиции и копался в старых делах. Рядом лежала подшивка «Тюремного вестника» за 1909 год, заложенная посредине бумажкой.

— Ну, есть там что-то? — ткнул пальцем в журнал статский советник.

— А закладка для чего? — обиделся на вопрос грек.

— Ты дело говори, а не дерзи.

Азвестопуло отложил папки и развернул вестник.

— Вот та самая статья. Какой я молодец, правда? Вспомнил ведь!

— Докладывай, — пристукнул кулаком по столу Лыков. И услышал следующее.

На Сахалине имелось два приюта для малолетних: в посту Александровский для мальчиков и в Рыковском для девочек. Когда началось вторжение, детей эвакуировать не успели. Японцы не слишком церемонились с жителями «мертвого острова», рубили им головы за дело и без дела, но детей пощадили. Они посадили их на немецкий пароход и отправили за свой счет в Одессу. Оттуда ребятню привезли сначала в Москву, а потом на станцию Княжьи Горы Московско-Виндавской железной дороги. Их оказалось семьдесят два человека: тридцать пять мальчиков и тридцать семь девочек. Сначала всех поселили в одном большом доме, на разных этажах. Но, как туманно сообщил автор заметки, вышло затруднительно. Видимо, малолетки, что постарше, подросли и возник «половой вопрос».

Тогда в городе Старица Тверской губернии наняли каменный дом и переселили туда мальчиков; надзирать за ними поручили преподавателю Старицкого духовного училища Раевскому. Девочки остались жить на станции. К ним приставили монахиню. Так длилось недолго. В 1907 году Княжегорский приют ликвидировали, его обитательниц поместили в Евгеньевский приют Санкт-Петербурга. А на следующий год закрыли и Старицкий. В нем оставался двадцать один мальчик. Их распихали по разным углам столицы.

— Надо телеграфировать в департамент, — констатировал статский советник. — Пусть срочно допросят этого Раевского, что он помнит о воспитаннике Тертии Почтареве. И запросить приюты: где жил Тертий до совершеннолетия и куда убыл.

— Я все уже отбил экспрессом за вашей подписью. С вас семь рублей.

— Молчи, балбес! Пятнадцать копеек за депешу плюс по пятаку за слово — откуда у тебя набежало семь рублей?

— А за срочность? — пытался отовраться коллежский асессор. — По тройному тарифу!

— Покажи ассигновку. Нет? Так я и знал. Отправил задарма с полицейского телеграфа, вымогатель. Видит бог, как я устал от твоих махинаций… А теперь слушай, что рассказал Губин.

И шеф сообщил помощнику последние новости. Тот сразу заявил, что состав банды ими определен. Пантелей главный, а еще он таскает на спине тяжелые несгораемые шкафы — у них нет взломщика. Парень с птичьей грудью годится лишь для легких работ: он скорее всего наводчик и стремщик. А маньяк — штатный убийца.

Питерцы отправились к Ледингу. Тот был у себя и снимал стружку с начальника сыскного отделения. Из-за неплотно прикрытой двери слышался его начальственный басок:

— Лыков два дня как приехал, а уже «языка» захватил. А ты? Шевелись! «Тюремный вестник» достал?

— Не успел, Генрих Иванович: грек перехватил. Шустрый! Не зря его Лыков при себе держит.

— Ну пускай, там наверняка ничего нету. А что с картотекой?

— Ищем, пока не нашли.

Тут питерцы влетели в кабинет, и Азвестопуло кинул на стол полицмейстеру протокол допроса налетчика Губина:

— Вот новые сведения, прошу ознакомиться.

Можно было подумать, что это он расколол арестованного!

Лединг схватил листы, пробежал глазами и стал зачитывать их вслух. Закончив, глянул на подчиненного:

— Учись, Мартынов. Вот она, питерская школа. Они всю банду вычислили, покуда ты чаи распивал.

— Ну, это лишь предположение, — осадил подполковника статский советник. — Похоже на правду, но нужны доказательства. Сергей Исаевич, имеется среди владивостокских преступников человек с птичьей грудью?

— Э-э… Надо картотеку смотреть.

— А Ударкин разве не годится? — с едва заметной иронией поинтересовался Лыков.

Местные полицейские растерялись.

— Алексей Николаич, кто такой Ударкин? — после паузы спросил Лединг.

— А помните побег из Иркутского тюремного замка ссыльнокаторжного в тысяча девятьсот девятом году? В декабре.

— Хм. Освежите в памяти, пожалуйста. Три года прошло. Да мы и не в Иркутске служим…

— Я тоже, а помню. Ударкин сбежал не из самого замка, а из пересыльного барака. Надзиратель, раззява, выпускал арестантов оправиться. Как и полагалось, по шесть человек. А впускал обратно по одному. И просчитался, не заметил, что один не вернулся. Он спрятался во дворе, а ночью перелез через ограду и скрылся.

— Но как же пропажу не заметили при вечерней поверке? — чуть не закричал Мартынов.

— Кто их знает… Но упустили. Так вот, у того Ударкина птичья грудь, что не помешало ему зарезать двух купцов в Киеве на контрактовой ярмарке. Эта гадина не только на стреме умеет стоять…

— Итак, подытожим, — деловито заговорил полицмейстер. — В банде Погибельцева, предположительно, три человека. Один имеет особую примету. Второго при его росте тоже издалека видать! Но нас больше всего интересует третий, ничем особенно не выделяющийся. Вот его я хочу взять в первую очередь. Ну? Наши действия? Идем пить пиво к Быдлову? Мальцевская, дом десять — правильно помню?

— Так точно, ваше высокоблагородие, — подобострастно подтвердил коллежский регистратор. — Ведь он у меня на связи состоит, сукин сын. Трешницу в месяц я на него трачу. И вот что получаю взамен. Эх, Быдлов, Быдлов… Не зря у тебя такая фамилия. Ну, держись!

Не откладывая в долгий ящик, полицейские отправились на Мальцевскую. Она являлась границей между Офицерской и Экипажной слободками. Улица спускалась с сопки Буссе и упиралась в берег бухты; в этом месте располагался один из трех главных городских рынков. Формально Мальцевскую относили к Офицерской слободе, поскольку одноименный овраг был справа от нее. Но местные считали иначе. Аборигены Экипажной ходили туда пить пиво и буянить.