Возвращение Матарезе - Роберт Ладлэм

– Они были алчными ублюдками, присосавшимися к дикому вепрю.

– Точно подмечено, – усмехнулся Скофилд, потягивая бренди. – Это была элита, Камерон, которая стояла высоко над обычными людьми. По большому счету, это были лучшие из выпусников университетов как по эту сторону Атлантики, так и Европы, самые светлые умы промышленности и финансов. Эти люди давным-давно сами для себя решили добиться небывалых успехов в жизни, и Матарезе должны были стать кратчайшей дорогой, ведущей к этой цели. Однако, попав в организацию, они оказались на крючке, и кратчайшая дорога превратилась для них в мир, из которого они больше не могли вырваться.

– А как же насчет чувства ответственности? Понятий добра и зла? Вы хотите сказать, что эта армия лучших и умнейших была начисто лишена морали?

– Не сомневаюсь, мистер Прайс… извини, Камерон, среди Матарезе встречались те, кто не до конца растерял моральные принципы, – заговорила Антония Скофилд. Скользнув под белой аркой, она вышла на веранду, освещенную свечами. – И также не сомневаюсь, что, если они осмеливались высказать вслух свои суждения, их самих и их родственников ждала страшная участь… в основном они становились жертвами несчастных случаев.

– Какая дикость!

– Так действовали возрожденные Матарезе, – добавил Брэндон. – Мораль сменило отсутствие выбора. Понимаешь, все приходило последовательно, и прежде чем человек успевал сообразить, что к чему, оказывалось, что обратного пути уже нет. Эти люди жили совершенно особой, ни на что не похожей жизнью, при этом внешне все выглядело нормально: семья, дети, хороший вкус. Кам, ты получил общее представление, что к чему?

– Настолько отчетливое, что становится страшно… Мне кое-что известно – очень немногое – о том, как вы с Василием Талейниковым объединились в борьбе против Матарезе, однако ваш отчет о случившемся был не слишком подробным. Не желаете немного просветить меня?

– Разумеется, он все расскажет, – заговорила жена Скофилда. – Не так ли, дорогой?

– Ну вот, снова она за свое, – подхватил Скофилд, бросив на Антонию теплый взгляд. – Мой отчет был поверхностным, потому что в то время еще была в разгаре холодная война, и у нас в руководстве оставались клоуны, которые стремились во что бы то ни стало выставить Василия, нашего советского врага, с самой плохой стороны. Я же не желал принимать в этом участия.

– Василий сознательно пошел на смерть ради того, Камерон, чтобы мы остались в живых, – продолжала Антония, опускаясь в плетеное кресло рядом с мужем. – Он обрек себя на страшные мучения и бросился на врагов, дав нам возможность спастись. Если бы не его жертва, мы оба были бы расстреляны, убиты.

– Из заклятых врагов – в союзников, даже в друзей, готовых отдать друг за друга жизнь?

– Так далеко я бы все-таки не заходил, а я размышлял над этим долгие годы. Мы ни на минуту не забывали о том, какое зло совершили в прошлом друг другу, но, полагаю, Василий в конце концов решил, что его преступление было более тяжким. Он убил мою жену, я убил его брата… Это было, и от этого никуда не деться.

– Меня ввели в курс дела, – сказал Прайс. – Мне также сказали, что вы были признаны «безвозвратно потерянным». Не желаете ничего сказать по этому поводу?

– А о чем тут говорить? – тихо промолвил Скофилд. – Что было, то было.

– Как это о чем тут говорить? – переспросил пораженный сотрудник ЦРУ. – Во имя всего святого, собственное ведомство, ваше начальство распорядилось вас устранить!

– Как это ни странно, я никогда не считал этих людей своим «начальством». И даже наоборот.

– Вы прекрасно поняли, что я имел в виду…

– Да, понял, – прервал его Скофилд. – Кто-то сложил числа, но получил неверный результат, и поскольку я знал, кто именно совершил ошибку, я решил его убить. Однако затем я рассудил, что меня обязательно схватят, а этот человек того не стоил. Вместо этого я перестал злиться и постарался с ним сквитаться. Я разыграл те карты, что были у меня на руках, и они оказались не такими уж и плохими.

– Вернемся к Талейникову, – сказал Камерон. – С чего начались ваши отношения?

– А ты парень шустрый, Кам, – одобрительно заметил Скофилд. – Ключ всегда находится в самом начале – первая дверь, которую нужно отпереть. Не открыв эту дверь, никогда не дойдешь до других.

– Лабиринт с дверями?

– Причем с бессчетным количеством. А начало… Все началось с одной головоломки, в которой оказались замешаны мы оба. Были совершены два необычайных убийства, две расправы. С нашей стороны жертвой пал генерал Энтони Блэкберн, председатель объединенного комитета начальников штабов, а с советской стороны – Дмитрий Юревич, ведущий физик-ядерщик.

– Заместитель директора Шилдс упоминал про него, да и у меня самого в памяти что-то сохранилось. Знаменитый русский ученый, погибший в лапах разъяренного медведя.

– Да, в то время это была самая расхожая версия. Однако этого медведя подстрелили те самые люди, которые затем натравили его на Юревича. На свете нет ничего страшнее огромного раненого медведя, в чьих ноздрях стоит запах собственной крови. Учуяв охотников, он набросился на них и рвал на части, пока его не пристрелили… Погоди-ка. Фрэнк Шилдс? Моих лет, бульдожье лицо с глазами, скрытыми складками кожи? Он еще работает в конторе?

– Шилдс очень высокого мнения о вас.

– Возможно, с годами он пришел к этому, оглядываясь назад, однако когда мы с ним работали вместе, все было иначе. Фрэнк Шилдс – блюститель чистоты, он всегда не мог терпеть таких людей, как я. Однако аналитикам нередко приходится переступать через себя…

– Извините, – прервал Скофилда Прайс, – вы говорили про два убийства.

– Здесь мне придется немного отклониться в сторону, Камерон. Тебе когда-нибудь приходилось слышать выражение «обыденность зла»?

– Разумеется.

– И что оно для тебя значит?

– Ну, полагаю, имеется в виду, что если жуткие события повторяются достаточно часто, к ним все привыкают – они становятся обыденными.

– Очень хорошо. Именно это и произошло с Талейниковым и со мной. Понимаешь, в те времена считалось, что в области черных операций мы с Василием являемся ведущими игроками по части подобных убийств. Однако это был миф, имеющий мало общего с действительностью. На самом деле помимо того, что мы с Талейниковым сделали друг с другом, на нашем общем счету более чем за двадцать лет было всего четырнадцать убийств, получивших достаточный резонанс: восемь совершил Василий и шесть – я. Едва ли нас можно поставить в один ряд с Карлосом Шакалом[20], однако мифы живут собственной жизнью, стремительно разрастаются и завоевывают особую убедительность. Мифы – это страшная штука.

– Кажется, я начинаю понимать, к чему вы клоните, – сказал Прайс. – Обе стороны обвиняли в убийстве предполагаемого ведущего специалиста противника по подобного рода делам – то есть вас и Талейникова.