Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата - Ишмаэль Бих

– Какой счастливый, довольный жизнью человек, – вздохнул Альхаджи. – Ох, если бы я мог быть на его месте!

– Да, очень хороший человек. Хотелось бы знать, как его зовут, – тихо отозвался Канеи.

Мы все согласились с ними, а потом каждый снова погрузился в свои мысли. Из задумчивости нас вывели крупные капли дождя, упавшие с неба. Мы и забыли, о чем предупредил нас наш новый друг. Пришлось бегом возвращаться в хижину, где мы расселись вокруг костра, чтобы просушить мокрую одежду, а потом принялись ужинать вяленой рыбой.

Две недели мы прожили в рыбацком домике на берегу океана. Мы почти поправились. Но как-то рано утром в дом вошла пожилая женщина и сказала, что нам немедленно надо оставить это жилище. Это была мать хозяина. Как я понял, она давно знала о том, что тот приютил нас, а вот обитатели деревни узнали об этом только что.

– Они бегут сюда, чтобы схватить вас, – предупредила женщина.

Она дала нам с собой воды и вяленой рыбы. У нас не было времени, чтобы толком поблагодарить ее и сына за гостеприимство. Но, кажется, она понимала наши чувства и в тот момент беспокоилась о нашей безопасности больше, чем о чем-либо другом.

– Дети мои, вам надо спешить. В добрый путь! – Голос ее дрожал. Утирая слезы, она вышла и поспешила обратно в деревню.

Но далеко убежать мы не успели. Двенадцать мужчин догнали нас, повалили всех семерых на землю и связали нам руки. По правде говоря, я догадывался, что так все и кончится, поэтому остановился, подошел к одному из преследователей и сам протянул руки, чтобы тот скрутил их. Он с недоверием смотрел на меня и даже дал знак спешившему за ним товарищу, вооруженному палкой и мачете, чтобы он был настороже. Пока мужчина затягивал веревку на моих запястьях, он на секунду встретился со мной глазами. Я вложил всю свою душу в этот взгляд, пытаясь дать ему понять, что я всего лишь двенадцатилетний мальчишка. Но по его лицу было понятно, что он не знает жалости, а беспокоится лишь о своей безопасности и спокойствии своих сородичей.

Нас привели в деревню и усадили на песок во дворе возле дома старосты. Я уже бывал в такой ситуации, но для моих спутников все это, вероятно, было внове. Я заметил, что они всхлипывают и с трудом сдерживают слезы. Мне было не по себе: в прошлый раз меня спасло то, что в деревне нашелся мальчишка, ходивший в нашу школу и потому знавший меня. Но сейчас Маттру Джонг остался далеко позади. Слишком далеко!

Большинство деревенских рыбаков ходили без рубашек, но староста был одет очень богато. На нем красовался традиционный хлопковый балахон; замысловатый вышитый узор желтого и коричневого цвета покрывал грудь и кайму выреза. На ногах были совсем новые коричневые кожаные сандалии, а в руках – посох с искусной резьбой, изображавшей лодки, птиц, разных животных. Посох был увенчан набалдашником в виде львиной головы.

Некоторое время старейшина внимательно рассматривал нас. Когда его взгляд остановился на мне, я попытался выдавить из себя нечто, похожее на улыбку. Но он лишь раздраженно сплюнул листья колы, которые жевал, как жвачку, и произнес сурово:

– Вы, дети, совсем отбились от рук и превратились в маленьких дьяволят. Но не на тех напали! – Он указал на нас посохом. – Ваша песенка спета. Мы утопим вас в океане. Даже такие мерзавцы и плуты, как вы, не смогут выбраться из пучины живьем. Разденьте их, – скомандовал он поймавшим нас мужчинам.

Я дрожал от страха, но плакать не мог. Альхаджи тоже весь трясся, но попробовал что-то сказать. При этом старик разгневался еще больше. Он ударил палкой о ножку скамьи, на которой сидел, и закричал:

– Не хочу слушать возражений из уст этого чертова отродья!

Приютивший нас рыбак и его мать стояли в толпе. Всякий раз, когда староста называл нас дьяволятами и повышал голос, женщина в страхе хватала сына за руку. Когда с меня стаскивали одежду, из кармана выпало несколько кассет. Их подняли и передали главному. Он внимательно изучил лица рэперов на обложках. Его явно озадачила фотография группы Naughty by Nature: трое крепких насупившихся парней воинственного вида стоят среди груды камней, а вдали за ними – фонарный столб. Староста потребовал, чтобы принесли магнитофон. Один из жителей предположил, что эти записи могли попасть к подросткам только двумя путями: либо мы их украли, либо мы иностранные наемники[14]. Старейшина, похоже, склонялся к первому варианту и совершенно проигнорировал второй. Он показался ему глупым.

– Посмотри на них, разве эти мальчишки могут быть наемниками? – И он снова принялся рассматривать кассеты. Хорошо хоть, что он назвал нас просто мальчишками и перестал клеймить, как чертенят. Сидеть голым на песке было очень неудобно. Я страшно разволновался: сама мысль о том, что за всем может последовать, сводила меня с ума.

Я, как мог, старался взять себя в руки, чтобы ужас не отразился у меня на лице. Но от этого физиономия моя совсем перекосилась; все мышцы нервно подергивались. Мы ждали вердикта: казнят нас или все-таки помилуют.

И вот принесли магнитофон, вставили кассету и нажали на кнопку с надписью «play». Раздались знакомые звуки:

Все внимательно слушали, подняв брови и качая головами. Люди пытались понять, что это за музыка. Одни стояли поодаль, прислонившись к стенам своих глинобитных жилищ, другие сидели на земле или на перевернутых ступах.

Мужчины задрали низ легких брюк, женщины поправили платки. Дети таращились на нас: кто-то стоял, засунув руки в карманы, кто-то ковырял в носу…

Неожиданно староста остановил песню.

– Поднимите его и подведите ко мне, – приказал он.

Когда я подошел, старик начал расспрашивать, откуда у меня эта кассета и зачем я слушаю эту музыку. Пришлось, как всегда, объяснять, что это называется «рэп» и что мы с братом и с друзьями (не с этими мальчишками, с которыми я путешествую сейчас, а с другими) когда-то любили слушать такие песни и даже исполняли их сами, участвуя в конкурсах самодеятельности. Видно, его заинтересовал мой рассказ – суровый взгляд немного смягчился. Староста велел принести мне мои штаны.

– А ну-ка покажи, как вы с братом и друзьями танцевали!

Снова включили музыку, и я стал подпевать и танцевать под ОРР — здесь же на песке, босиком. Я не испытал ни драйва, ни удовольствия. Нужно было думать о словах и следить за ритмом – раньше все это получалось само собой, и текст мне не приходилось вспоминать. Я прыгал, наклонялся вперед и назад, выделывал сложные движения руками и ногами, всячески стараясь отвлечься от мыслей о том, что смерть совсем близко и вскоре, возможно, меня утопят в море.