Быть драконом - Андрей Стерхов

Он был в нокауте.

Тридцать третье правило дракона гласит: «Человек не виноват, что они родился человеком, будь к нему снисходительным». Я все наши правила стараюсь соблюдать, это — тоже, поэтому отношусь к людям терпимо. Но разве подобного уродца можно назвать человеком? Не знаю. Не уверен. Слишком критерии размыты.

С большим трудом удержался я от того, чтобы не внести его в свой актуальный Список. Еле-еле удержался. Представил, что у него в детстве была неловкая няня и скользкий подоконник, и только вот таким способом отговорил себя от карательных мер.

И уже в машине, снимаясь с ручника, подумал: «Труднее всего в нашей жизни — сохранить в себе дракона и найти в человеке человека».

Воистину.

Место автокатастрофы искать не пришлось. Чего там искать? Сосну, с которой столкнулся Алексей Пущин, я узнал по привязанному к ней венку. Венок был пафосный, дорогой, из живых цветов.

И вот этих вот вещей я не понимаю. Не понимаю и всё тут: его эта сосна убила, а её цветами украшают. Зачем? К чему? Где логика?

Впрочем, таковы люди. Их логика извращённа. Они, к примеру, из орудия убийства своего Спасителя сотворили святыню. Мне трудно представить, чтобы какой-нибудь дракон с упоением лобызал окровавленный меч, которым убили другого дракона. Не могу такое представить. Увольте. Но самое страшное, что для некоторых нательные крестики что-то вроде модного аксессуара. Шмат золота истратят, бриллиантами немереных каратов украсят и ну бахвалиться перед другими такими же идиотами. Какая при таких делах вера может быть? Никакой. Кондовый гламур. Танцы на мощах. Дикость дикая.

Трасса на этом участке казалась вполне безобидной: метров триста отлогий спуск, никаких поворотов, полосы широкие, асфальт в отличном состоянии. Захочешь, не слетишь.

«Может, у парня сердечный приступ случился? — подумал я. — Или пчела в окно залетела, цапнула?»

Бывало со мной такое. Едешь иной раз, а тут вдруг в шею бац, хватаешься одной рукой за бобо, а второй руль машинально рвёшь. И всё. Уже не здесь, уже там. Могло и с господином Пущиным подобное произойти. Легко. А возможно, что светом фар его ослепило. Поздним вечером ехал, дело к темени шло, врубил кто-нибудь дальний и дёрнулся господин Пущин от неожиданности. Тоже версия. Но в первую очередь я хотел разобраться с дырой в лобовом стекле. Беспокоила меня эта дыра. Поэтому, цокая по асфальту новёхонькими набойками, перешёл дорогу, и направился через кювет к дереву-убийце.

Ему — в общем-то, ни в чём не виноватому — тоже прилично досталось. А как иначе — железом-то по живому. В месте удара (метра полтора над землёй) начисто стесало всю кору и основательно растрепало древесину. Рана уже потемнела и покрылась выступившей смолой. Будто слезами её залило.

Я поискал сук, который мог бы пробить в лобовом стекле дыру, но не нашёл. Сосна была строевая, до нижних веток два с лишним метра, ствол прямой, гладкий, экспортного ГОСТа «три двойки». Такая вполне могла бы пойти на грот-мачту бригантины.

«Стало быть, — констатировал я, — дыра образовалась ещё до удара об дерево». После чего коснулся ствола рукой и закрыл глаза. Через несколько секунд ощутил живое тепло.

И боль.

Такую, что тут же отдёрнул руку.

Следов магического видно не было. Никто намеренно не сооружал из злосчастной сосны ловушки для машины. Во всяком случае, я этого не чувствовал. Хотя могло быть и так, что поработал здесь кто-то весьма и весьма Сильный. Если это так, то ощущения, что проведена в отношении Алексея Пущина процедура энвольтования на смерть, и не могло возникнуть. Настоящий мастер следов не оставляет. Ни пятнышка. В этом и заключается высший колдовской пилотаж.

Поднявшись на обочину, я ещё раз осмотрелся.

Пейзажи вокруг — передвижники отдыхают. На этой стороне густой сосновый бор, на той — заливной луг до самой Реки: поповник, клевер, иван-чай, прочее неброское, но пахучее сибирское разнотравье. Там-сям несколько залысин, посреди которых аккуратные стожки. А над всей этой омытой недавним дождём пасторалью — высокое небо в пятнах всклоченных облаков.

К левой кромке луга прижималась осиновая роща. На правом же его краю и чуть ближе, метрах в пятидесяти от дороги, был виден живописный холм, на верхушке которого гнулась на ветру старая, увешенная разноцветными тряпичными лоскутами-лентами, берёза.

«Бурхан!» — обрадовался я.

Как тут не обрадоваться? Коль обитает здесь дух места, он всё, конечно, видел. А раз так, значит, есть — пусть слабый, но всё-таки — шанс узнать, из-за чего же всё-таки произошла авария.

Чуть ли не бегом я направился через дорогу к этому волшебному месту. Вскарабкался на холм и, встав под берёзой, украшенной на манер новогодней ёлки, прислушался к своим ощущениям.

Секунду постоял.

Другую.

Ещё одну

Да, не зря суеверный народ здешнюю берёзку украшал — присутствие Силы чувствовалось. И весьма. Место было энергетически мощным.

Не раз доводилось мне слышать: «Не затыкай ушей и то, что нужно, само подаст голос. Не зажмуривай глаз то, что нужно, само покажется». Порой так оно и происходит. Но это был не тот случай. Я простоял долго, минут десять, старательно сливаясь с физическим слоем тонких вибраций — границей между Пределами и Запредельным. Но как ни старался превратиться в антенный фидер, дух места на ментальный контакт со мной так и не вышел. Не посчитал нужным.

Тогда я сбегал к машине и вернулся с кинжалом, горстью красной гадательной фасоли и аварийным тросом. По виду это самый обыкновенный гибкий трос в стандартной пластиковой оплётке, в действительности — не совсем. Спецзаказ. В стальные вплетена одна золотая жила и две из серебра.

Спустившись на южный склон холма (подальше от глаз случайных свидетелей), я выложил трос кругом, встал в центр, после чего рассыпал перед собой фасоль, скинул куртку и, задрав рукав сорочки, рубанул кинжалом по запястью.

Когда первые чёрные капли упали на бобы, я закрыл глаза, сосредоточился и стал заклинать:

Чёрное на красное,

Редкое на рясное,

Свет для глаза, звук для уха —

Маг-дракон взывает к духу.

По неписанному правилу, по древнему закону

Дух стихий явись дракону.

Вроде всё правильно произнёс и с чувством, но только дух не соизволил отреагировать.

Я повторил.

Опять ничего.

Я ещё раз.

И тут он, наконец, подал знак, показал, что услышал: дернулась несколько раз вершина берёзы, задрожали ветки, всколыхнулись тряпицы.

Но и только.

Так старая ленивая собака во сне дёргается, услышав свою кличку: задирает лапу — «тут хозяин почеши», но не просыпается.

Короче говоря, не захотел дух материализоваться, и медиума во мне не признал.