Во все Имперские ТОМ 11 Непобедимое Солнце - Альберт Беренцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подал Гностикус Либератору руку:
— Если хочешь поцеловать её — придется снять твою маску. Ну или можешь ограничиться рукопожатием. Но маску все равно сними.
Я ожидал, что мой странный собеседник растеряется, или засмеется, или начнет быковать, или даже нападет, если он правда радикальный масон...
Но ничего подобного не произошло.
Гностикус стащил с головы маску, развязав тесемки из грубой кожи. Под маской оказалось бледное и умное лицо.
Взгляд у Гностикуса был пронзительным, нос — крупным и мясистым. Глаза все в красных прожилках, как у быка. Башка вся заросла длинным черным волосом и растрепанной бородой.
Больше всего Гностикус напоминал какого-то средневекового опричника. Явно суров, тут к гадалке не ходи.
Но неожиданно он склонился и на самом деле поцеловал мне руку.
— Рад знакомству, — произнес Гностикус, голос у него был хриплым, с надрывом, — Боюсь, что я совсем не интересуюсь политикой, Ваше Величество. А Императоров у нас в стране стало слишком много. Но кто я такой, чтобы отрицать вашу царственность? Я — человек маленький. Но вижу, что вам можно верить. Я вообще вижу людей насквозь. Так что я в вашем распоряжении.
Судя по говору, Гностикус явно был русским. И не просто русским, а петербуржцем. В этом мире городские говоры явственно различались, в отличие от моего родного.
— Ты Гностический Либератор? — спросил я напрямик.
Плести словесные кружева у меня просто не было времени. Да и кроме того, я уже осознал, что говорю с человеком прямым, как Имперская автострада. С таким иначе беседовать и нельзя.
— Нет, господин, — поклонился мне Гностикус, — Я просто взял себе такое имя на турнире. Я заплатил тридцать миллионов рублей, чтобы выступать анонимно. Так что мог выбрать себе любое имя.
— Но выбрал ты Гностикус Либератора. Почему? И зачем ты называешь меня господином? Так обычно говорят неодаренные. А ты — магократ.
— Да, я магократ, — Гностикус отвесил мне очередной поклон, — Но я хуже грязи, хуже червя, хуже самого жуткого злодея. Поэтому я называю господами всех. Я — быдло. Я — тварь и великий грешник, господин. И я хочу умереть. Но при этом желаю смерти Гностическому Либератору. Вот две вещи, которые я ненавижу больше всего — Либератора и себя. Поэтому я решил одним выстрелом убить двух зайцев. Я назвался Либератором и приехал на этот турнир, чтобы меня здесь убили. Не буду скрывать — я надеюсь на смерть в бою. И когда я умру — символически умрёт и Либератор. И в бюллетене турнира напишут «погиб Gnosticus Liberator». Вот почему я взял себе такое имя. Надеюсь, я не слишком запутал господина.
— Да нет, — я хохотнул, — Логика в твоих словах определенно есть, брат. Но если ты так хочешь убить себя — почему не покончишь с собой?
— Самоубийство — грех, — объяснил Гностикус, — А смерть на турнире — достойная и почетная. Будь сейчас война — я бы пошёл на войну, господин. Не для того, чтобы убивать других, не дай Бог! А для того, чтобы меня самого там убили.
— Мда, понимаю... Но на Общем Побоище ты раздавал люлей — мое почтение. Вел себя, как боец, а не как жертва.
— А как же иначе, — развел руками Гностикус, — Я же не могу просто поддаться. Это было бы неуважением к соперникам. А я их уважаю. Только надеюсь встретиться здесь на Играх с достойным соперником, который меня и убьет.
— Почему ты так хочешь умереть?
— Я заслуживаю смерти, господин. Я — плохой человек. Великий грешник. Я воровал. Я убивал. Я мучил. Я убил ребенка — маленькую девочку. Одиннадцать лет назад. По приказу вашего дяди, кстати. Ваш дядя потом расчленил эту девочку и сделал из её органов какой-то экспериментальный препарат для пилюль. Гностический Либератор этого хотел. Вот почему я его ненавижу. Он сломал мою жизнь. Гностический Либератор — Сатана. Но и я тоже заслуживаю смерти. За то, что я выполнял его приказы.
Я, кажется, начал понимать, что к чему.
Меня охватило волнение, я осознал, что нашел нужного мне человека, возможно даже самого нужного мне сейчас.
— Настоящее имя у тебя есть?
— Василий. Василий Чуйкин. Барон. Я — поганая пария, господин. Я — дерьмо. Наша родомагия Чуйкиных — читать людей, их настроение и характер. Головины видят мысли, Корень-Зрищины — недостатки, а мы, Чуйкины видим самую суть человека. Видим, хороший человек или нет, можно ли ему верить. Но все три этих клана магократы ненавидят лютой ненавистью. Ибо никто не любит, когда ему лезут в голову.
Поэтому нас гонят — и Головиных, и Корень-Зрищиных, и Чуйкиных. Поэтому мы и парии. И я ничего плохого не скажу про Головиных, господин. А про Корень-Зрищиных — скажу. Они служат Либератору, как и многие парии. Все обиженные и обездоленные идут служить Либератору, ибо он обещает месть и справедливость. Вот только он лжец. Он — монстр. А мы, Чуйкины, хуже всех. Самый поганый и мерзкий клан. Слава Богу, что я последний в роду, и детей у меня нет, господин. Я надеюсь, мой род на мне прервется.
Я внимательно выслушал этого безумного мазохиста, потом кивнул:
— Ладно, барон. Как считаешь, можно мне верить?
— Можно, господин. Я же сразу сказал. Вам я верю. Вы — хороший человек. В отличие от меня, ибо я — лишь дерьмо на ваших сапогах...
— Я хороший человек? — я улыбнулся, — Смешно, барон. Впрочем, плевать. Мало времени, Чуйкин, очень мало. Так что давай говорить буду я. А ты если что — поправляй меня.
Чуйкин кивнул.
— Итак, ты радикальный масон. Бывший. Одиннадцать лет назад ты служил Либератору. Потом тебя схватили и бросили в каземат Петропавловки...
— Не так, господин. Простите недостойного, что перебивает вас. Но все было не так. Меня не хватали. Я сам сдался. Груз моих грехов был слишком велик. Душа моя скорбела. Так что я пошёл в Охранное Отделение и сдался.
— И рассказал Охранке про моего дядю?
— Нет, господин. Я рассказал только о своих грехах и преступлениях. Я надеялся, что меня повесят. Еще больше надеялся — что перед этим меня будут пытать. Ибо я заслуживаю самой суровой пытки! Но чужих имен я Охранному Отделению не называл. Стукачество — это бесчестие. Я не хотел добавлять