Цвет убегающей собаки - Ричард Гуинн

Запинаясь, подыскивая слова, Нурия заговорила:

— Когда я на работе, я знаю, что скоро мы увидимся. Я жду, хотя всего несколько часов прошло, как мы расстались, как я прикасалась к твоему лицу. Но при мысли о том, что мы встретимся снова, внутри меня все горит… И когда я выхожу на улицу, иду по Рамблас, я… мне хочется утонуть в тебе, утопить тебя в себе. Мне хочется тебя… все… всего. Но ведь так не бывает, твержу я себе, это слишком прекрасно. Наверняка случится что-то дурное. Почему мне приходят в голову такие мысли? Они заставляют ненавидеть себя. Я себя монстром ощущаю, пожирающим монстром. Нет, не так… Мне хочется, повторяю, утопить тебя в себе или, скорее, утонуть вместе с тобой. Утопить тебя, утонуть с тобой, чтобы ты утопил меня… — Нурия бормотала, захлебывалась словами и в конце концов изнемогла.

Я ласково поглаживал ее волосы, лоб, массировал виски. Все, что она говорила, мне было понятно, я сам нечто подобное испытывал. В то же время мы никогда не заговаривали о том, что друг без друга до целого не дотягиваем — это какая-то дурацкая выдумка, психологический выверт. Нет, и она, и я — самодостаточны. Но вместе мы составляем некий новый, тонкий организм. Он проявляет себя в манере речи и в том, как мы стоим, ходим, спим, дышим. Нурия заводила меня, и это сказывалось на наших любовных играх. Обнаружилось, что я довожу ее едва ли не до оргазма, просто покусывая мочку уха или мягко обдувая бедра. И она воздействовала на меня магнетически и в то же время научилась сдерживать, умела выждать, не торопиться.

И ладили мы не только в постели. Удивительным образом ее вкусы в музыке, литературе и живописи совпадали с моими. Но при этом она умудрялась затевать со мною споры — и выигрывать — буквально по любому поводу. Высказывалась Нурия с убийственной категоричностью, хотя временами поразительно противоречила самой себе. Она любила хорошо поесть, но неизменно отрицала за собою кулинарные таланты, утверждая, что предпочитает мою готовку. Однажды Нурия позвонила мне с работы и сказала, что на ужин хотела бы особым образом приготовленной рыбы, которую купила утром на рынке. Затем начала наставлять, как надо сделать какой-то сложный соус. Зажав трубку между щекой и плечом, я кружил по кухне и, следуя ее указаниям, нарезал зелень, смешивал, встряхивал, подливал. Нурия появилась как раз, когда ужин был готов, с бутылкой шампанского и роскошным подарком — красиво переплетенным первым изданием «Цыганского романсеро» Гарсиа Лорки.

Когда она заговаривала, я порой пытался поспеть за бегом ее мыслей, что было нелегко: мысль эта постоянно кружила, возвращалась назад, уходила куда-то на невидимые глубины. А случалось, Нурия замыкалась в себе, и я быстро научился не задавать лишних вопросов, хотя, как ни удивительно, именно вопросов порою она жаждала, и мне оставалось догадываться, когда следует спрашивать, а когда лучше помолчать. Существовал еще и третий вариант: высказывая те или иные предположения о том, как она себя чувствует или о чем думает, я испытывал ощущение, что чуть ли не оскорбляю ее.

Но здесь и сейчас, в этом ресторанчике, пребывая в состоянии эмоциональной неопределенности, ощущая на плечах солнечные лучи, я держал Нурию в руках и вновь ощущал, как охватывает меня удивительная печаль, такая же, что я испытал, когда мы слились в первом любовном объятии. Вновь пережил чувство узнавания, нет, даже не чувство, а предчувствие. Как же могли мы зайти так далеко, и почему это случилось так быстро?

Нурия порывисто схватила бутылку пива, стоящую в убывающей тени, слева от меня.

— Оно неважно охлаждено, — предупредил я.

— Ну и ладно. — Нурия сделала большой глоток, отерла губы тыльной стороной ладони и смахнула со щек невысохшие слезы. — Знаешь, как поплачу, мне лучше делается, — призналась она. — А сейчас мне надо было плакать по меньшей мере двадцать четыре часа. — Она рассмеялась, вновь расцеловала меня в обе щеки и, вплотную приблизив лицо, прошептала: — Мне так хочется тебя, я просто горю…

— Я тоже. Сейчас кончу.

— Но и растянуть наслаждение тоже хорошо.

— Кончено. Растянуть. Да. — Я поцеловал ее в шею, потом в щеку, приближаясь постепенно к опасной зоне, где располагались уши.

Нурия отпрянула от меня:

— Хватит. А то нам обоим будет стыдно.

Она отпила еще немного пива, прополоскала рот и сплюнула.

— Действительно теплое. Пошли выпьем чего-нибудь похолоднее, или кофе.

Пройдя два квартала, мы свернули на Рамблас. В «Кафе дель Опера» было прохладно и тихо. Интерьер в стиле fin de siecle, приятный полумрак контрастировали с ярким светом полуденного солнца. К счастью, столик у окна пустовал. Туда мы и сели, заказали кофе. Снаружи все было как обычно. Памятники, птицы в клетках, восторженные туристы, подгоняемый легким ветерком мусор.

— Жила-была девушка, — начала Нурия, глядя прямо мне в глаза, — обычная девушка. Однажды утром она проснулась и обнаружила на месте затылка второе лицо.

Подошел официант, и Нурия на мгновение замолкла.

— Это было лицо мальчика или мужчины, — продолжала она. — Девушка могла его разглядеть, встав перед зеркалом и держа другое зеркало позади себя, а свободной рукой отбросив волосы. Лицо вело себя отвратительно. Оно показывало ей язык, подсвистывало, надувало губы, как рыба. — Нурия показала, как это выглядит. — Естественно, девушка пришла в шок. За минувшую ночь она превратилась в урода. Весь день бедняжка не выходила из комнаты, что, впрочем, не имело особого значения, ведь жила девушка одна. Слава Богу, лицо не разговаривало, хотя издавало вздохи и какие-то квохчущие звуки. В общем-то хихикало лицо в определенные моменты, и, естественно, девушка быстро сообразила, что смеется оно над ее мыслями.

Так прошло несколько дней. Рано или поздно девушке придется выйти на люди. Она надела платок. Это был солнечный летний день. Девушка записалась к хирургу на одиннадцать утра и пришла за несколько секунд до назначенного времени, чтобы не дожидаться в приемной — а ну как ее новое мерзкое лицо издаст неприличный звук. Девушке повезло. Не прошло и двух минут, как ее позвали в кабинет.

Доктору было за пятьдесят. Девушка знала его с самого детства. Добрый и скромный человек. Настоящий джентльмен. Девушка сняла шарф, он откинул ей волосы с затылка и негромко воскликнул:

«Карамба! Ничего подобного раньше не видел. Больно?»

«Нет. То есть нет, если вы говорите о физической боли. Но душе больно, и хочется умереть. Мне не нужно другое лицо, особенно такое мерзкое. Можете вы избавить меня от него?»

Доктор был весь сочувствие, но что он мог сделать?

«Очень жаль, — вздохнул он, — но, похоже, тебе придется отныне жить с этим лицом. И как знать, может, со временем привыкнешь».

Все это время лицо вело себя наилучшим образом. Но едва осмотр закончился и девушка вышла из клиники на улицу, оно вздохнуло, издало неприличный звук и принялось хихикать. Хихикало беспрерывно до супермаркета, где девушка собиралась запастись провизией.