Записки о Рейчел - Мартин Эмис

После своего первого утра в школе я сидел на кухне, обедая — довольно мило, как мне казалось, — сандвичем и стаканом молока. Я едва заметил, как появился Норман. Он вошел не в привычном маниакальном возбуждении, с грохотом и криками, а нерешительно, колеблясь, как если бы, только оказавшись на кухне, уверился наконец, что попал в нужный дом.

— А, привет, — сказал он. — Дженифер дома? («Дженифер» на языке Нормана обычно означало «эта сука Дженни».) Я ответил, что, похоже, нет. Мы оба пожали плечами. Кивнув каким-то своим мыслям, Норман открыл холодильник. — Чего-нибудь пожрать? — спросил он, рыская взглядом по комнате. Его взгляду предстали: полная раковина немытой посуды, грязная кошачья миска, корзина с вонючими простынями, вытряхнутый на стол набор для вязания, плита, похожая на прилавок в лудильной мастерской.

Никогда прежде Норман не проявлял хоть какого-нибудь интереса к домашним делам и вел себя так, словно он жил в палатке или временном вагончике: кидал газеты на пол, раздевался на лестнице, расхаживал в своих говнодавах по свежевымытому полу.

Теперь же произошло нечто странное: он шагнул вперед и пинком загнал мусорное ведро под раковину, затем поправил кружку, которая наполовину сползла с сушилки для посуды.

— Эти долбаные бляди! — возопил он, закинув голову. — Все, на что они способны, это жрать свои чертовы сласти да лить на себя вонючие духи. — Резким движением он открыл кран и засучил рукава. Его голос дрожал от праведного гнева. — Ты, бля, целыми днями горбатишься на работе, а они тем временем тратят твои бабки в ресторанах и крутят жопой в этих модных магазинах, бля, шмагазинах, или где там еще. Ты покупаешь жратву, а они тем временем таращатся на себя в зеркало. — Его голос поднялся на пол-октавы. — Если они отрастили себе сиськи, это еще не значит… — Он издал долгое, сотрясающее тело рычание, полное негодования и ярости.

Норман вымыл посуду (с дотошностью бойскаута), надел пиджак и выскочил из дома.

Но все было не так просто. Если бы все было так просто, ничто на свете не заставило бы его сделать то, что он только что сделал.

В следующий раз я встретил Рейчел в пятницу, через три дня после случая в Чайном Центре.

Это произошло совершенно неожиданно. Даже если бы я все спланировал, мне бы не удалось достичь такой спонтанности. Я был тем более потрясен, поскольку уже собирался вообще забить на Рейчел. В среду утром, во время бритья, меня дергало и корчило, когда я вспоминал то, что произошло накануне. В лучшем случае, она просто меня пожалела; в худшем — это была вторая фаза их с Дефорестом дьявольского плана. Я боялся ей звонить. Вдобавок мне было стыдно. Возможно, завтра. Спешить некуда, да и терять нечего.

Но, как я уже сказал, встреча была совершенно спонтанной, меня застали врасплох: небритого, с волосами как мочалка, в пальто из бобрика и мешковатых вельветовых брюках. У меня не было при себе даже какого-нибудь блокнота, так что пришлось импровизировать.

Я стоял спиной к главному входу «Смитс» в Ноттинг-хилл, и почесывал голову — не в задумчивости, а просто потому, что чесалось. Пристыженный давешней промашкой с «падением-с-грузовика», я только что поставил на место словарь жаргона кокни («Ну, дернули, Норм — прополощем тыкву. Обстругаем заначку на пару мальков в этом гадюшнике»?) и снял с полки «Критику и лингвистику».

Она подошла сзади и довольно чувствительно ткнула меня под ребра.

— Приветик. Че читаешь?

— О, привет, — сказал я, подкрепляя свое удивление хрипотой в голосе. Но я быстро пришел в себя, и меня понесло. — Понимаешь, какой-то наемный писака пересказывает старые статьи и пытается нас убедить, что они представляют собой единое целое. — Я на секунду прервался и сделал нетерпеливый жест рукой. — Он утверждает, что все они о «проблемах слов». — Я указал на подзаголовок на обложке. Тут у меня в мозгу всплыла фраза из одного романа, и я почувствовал, как в крови забурлил адреналин. — Но на самом деле эти статьи попросту о нем самом — о его вкусах, его положении и о том, как он любит деньги. Взгляни хотя бы на цену. — Рейчел как раз смотрела на цену, после чего перевела взгляд на мое улыбающееся от уха до уха лицо.

Претенциозно, многословно, неуместно, если хотите, — но, в общем, неплохо для затравки.

Затем мы (опять же, совершенно стихийно) отправились на экскурсию по магазину. Это позволило мне создать еще несколько ярких образов, продемонстрировав мальчишеский восторг, в который меня до сих пор приводят детские игрушки; неподдельный интерес к канцелярским товарам и любовь к пошлым поздравительным открыткам (на которых изображают котят с клубками шерсти, щенков, похожих на старичков). Было видно, что Рейчел получает от всего этого удовольствие, но ее реакция явно отличалась от той, на которую я рассчитывал. Например, она ни разу не схватила меня за член.

Наша экскурсия закончилась в отделе пластинок. Там мы могли наблюдать маленького человечка средних лет (с необыкновенно большими коричневыми ушами, похожими на печенье, которое обмакнули в чай), обличающего такую же маленькую, но гораздо более молодую продавщицу. Она непрерывно зевала ему в лицо. Он никак не мог заполучить нужную ему пластинку в монозвучании.

— Вы хотите сказать, что она существует только в стереоверсии? — спрашивал он гнусавым голосом..

— Да, но она…

— Все это просто замечательно для тех, у кого есть стереопроигрыватели.

— Пластин…

— А как насчет тех, у кого нет стереопроигрывателя?

— На ней напис…

— Это отвратительно. — Он произнес это так, словно долгое время придерживался мнения, что это вовсе не отвратительно, что это даже приятно, и вот теперь у него, наконец, открылись глаза. — Это отвратительно, — повторил он, двигаясь вдоль прилавка в попытке индивидуализировать свою аудиторию. — Мы же не стадо баранов, а? — он смотрел на каждого по очереди в стиле вы — вы-и-да-да-вы-сэр. Он подошел ко мне.

— Вот у вас есть стерео? — спросил он.

— Простите?

— У вас имеется стереопроигрыватель?

— Отнюдь.

Похоже, мой ответ его удовлетворил. Он стремительно зашагал к выходу.

Я намеревался купить себе новую пластинку, но теперь решил этого не делать, поскольку до сих пор не имел ни малейшего представления о музыкальных вкусах Рейчел. Вместо этого я предложил выпить кофе. Сверившись с часами и оговорившись, что ей через пятнадцать минут надо быть в подготовительной школе, Рейчел согласилась. Это вызвало у меня улыбку, изначально радушную, но очень быстро превратившуюся в саркастичную, зловещую гримасу, выражающую (как мне казалось) сексуальную угрозу.

На пути к выходу у меня возникла блестящая идея.

Когда мы оказались на улице, я внезапно остановился. Мне было страшно жаль — это как-то выскочило у меня из головы — но я обещал Цецилии Ноттингем покататься с ней на лошадях в Гайд-парке. Ничего?

— Но, Рейчел, — сказал я, — как насчет понедельника? Может, выпьем где-нибудь чаю?