Мельник из Анжибо - Жорж Санд

— Выходите-ка, госпожа Бриколен! Приехала госпожа де Бланшемон и желает вас видеть.

Неожиданное известие как громом поразило трех принадлежавших к семейству Бриколенов особ женского пола, которые только что вернулись от заутрени и теперь, стоя, легко закусывали; они окаменели и только поводили глазами из стороны в сторону, как бы спрашивая друг друга, что следует говорить и делать в подобных обстоятельствах. Женщины еще не успели сдвинуться с места, как вошла Марсель. Группа, которую она узрела, состояла из представительниц трех поколений; то были: матушка Бриколен, которая не умела ни читать, ни писать и была одета по-крестьянски; госпожа Бриколен, супруга арендатора, одетая несколько лучше, чем ее свекровь, и державшаяся на манер домоправительницы священника (она умела разборчиво подписывать свое имя и находить в Льежском альманахе[12]часы восхода солнца и фазы луны); наконец, мадемуазель Роза Бриколен, хорошенькая и свеженькая, как настоящая майская роза (она читала романы, вела книгу домашних расходов и умела танцевать кадриль); ее волосы не были ничем прикрыты; красивое платье из розового муслина великолепно обрисовывало ее стройную фигуру, хотя покрой его был, пожалуй, слишком облегающим и корсаж и рукава, в соответствии с последней модой, были чересчур узки.

Глянув на прелестное личико Розы, одновременно лукавое и наивное, Марсель была полностью вознаграждена за неприятное впечатление, произведенное на нее недоброй и кислой физиономией мамаши. Загорелое и морщинистое лицо бабушки — лицо настоящей крестьянки — несло на себе печать прямодушия и достоинства. Все три женщины были в замешательстве: матушка Бриколен размышляла, не эта ли самая красивая дама наведывалась порою сюда, в Бланшемон, тридцать лет тому назад; иначе говоря, ей казалось, что она видит перед собой мать Марсели, хотя ей было хорошо известно, что та давно уже умерла; госпожа Бриколен досадовала на то, что, вернувшись из церкви, слишком быстро надела кухонный передник поверх своего коричневого платья из мериносовой шерсти, а в головке мадемуазель Бриколен пробежала приятная мысль о том, что на ней платье с иголочки и превосходная обувь и что благодаря воскресному дню изысканная парижанка но застигла ее за какой-либо домашней черной работой и ей не приходится краснеть.

В гладах семейства Бриколенов госпожа де Бланшемон всегда была загадочным существом, которое никто не видал от века и, без сомнения, никогда не увидит, хотя, возможно, оно где-то и обитает в подлунном мире. Супруга ее знали; его не любили за высокомерие, не уважали за мотовство и почти не боялись, так как он всегда нуждался в деньгах и всеми правдами и неправдами вымогал вперед часть арендной платы. После его смерти Бриколены полагали, что им придется иметь дело только со стряпчими, поскольку покойный господин де Бланшемон не раз говорил, показывая подпись своей жены, которую та давала ему безотказно: «Госпожа де Бланшемон — дитя; никогда она не станет заниматься сама этим; ей и в голову не приходит думать, откуда у нее деньги, — только бы я ей доставлял их». Само собой разумеется, муж относил на счет разорительных вкусов жены свои бешеные затраты на любовниц. В бланшемонском поместье даже отдаленно не догадывались, каков истинный характер молодой вдовы, и госпоже Бриколен показалось, что ей снится сон, когда она увидела на своей ферме самой госпожу де Бланшемон во плоти. Следовало радоваться или огорчаться по этому поводу? Хорошим или дурным предзнаменованием для благополучия Бриколенов надо считать этот непонятный визит? И чего сейчас ожидать — требований или просьб?

Покуда арендаторша, размышляя над этими, внезапно возникшими перед нею трудными вопросами, разглядывала Марсель, подобно насторожившейся козе, которая при появлении собаки из чужого стада становится в оборонительную позицию, Роза Бриколен, сразу проникшаяся симпатией к приветливой и непритязательно одетой гостье, осмелилась сделать два шага ей навстречу. Бабушка была смущена менее всех. Придя в себя от охватившего ее в первый момент изумления и поняв наконец, с кем она имеет дело (для чего ее ослабевшему уму понадобилось сделать некоторое усилие), она с внезапной непосредственностью подошла к Марсели и приветствовала ее примерно в тех же выражениях, что и мельничиха из Анжибо, хотя и не выказала при этом столь же изысканной учтивости. Двух других женщин несколько успокоили написанные на лице Марсели беззлобность и благожелательность, и когда она деликатно попросила оказать ей гостеприимство на два-три дня ввиду необходимости обсудить с господином Бриколеном свои дела, они стали наперебой предлагать ей позавтракать с ними.

Марсель отказалась, сославшись на то, что час назад ее потчевали отличным завтраком на мельнице в Анжибо, и тогда, впервые за все время, взгляды трех женщин обратились к Большому Луи, который, стоя у дверей, беседовал со служанкой о муке, видимо нарочно, ради того, чтобы иметь предлог побыть здесь еще немного. Все три смотрели на него по-разному: бабушка — дружелюбно, ее невестка — с нескрываемым презрением, а Роза — как-то неопределенно: в ее взгляде как бы отражалось сразу и бабушкино и маменькино отношение к мельнику, но какое чувство преобладало — разобрать было нельзя.

Когда Марсель вкратце поведала о своих злоключениях Этой ночью, госпожа Бриколен воскликнула одновременно скорбным и насмешливым тоном:

— Как! Вам пришлось заночевать на мельнице! А мы-то ничего об этом не знали! Почему же этот дурень мельник не доставил вас прямо к нам? Ах, боже мой! Как худо, должно быть, спали вы этой ночью, ваша милость!

— Напротив, превосходно спала. Меня устроили по-королевски, и я бесконечно признательна господину Луи и его матушке.

— Ничего удивительного, — вставила свое слово матушка Бриколен. — Большая Мари — славная, работящая женщина и дом свой в большой чистоте содержит! Мы с ней в молодые годы подругами были, вместе — прошу прощения у вашей милости — овец пасли, обе мы были в те времена, по словам людей, недурны собой, хотя теперь об этом и не догадаешься, не правда ли, ваша милость? Знаний да умений было у нас — что у одной, что у другой — не больно как много: обе умели прясть, вязать да сыр варить — вот и все. А замуж мы вышли совсем по-разному: ее суженый был бедней, чем она, а мой — богаче, чем я. Но каждая, заметьте, вышла по любви! Такое редко бывает в нынешнее время; теперь женятся да замуж выходят не иначе, как ради денежной выгоды, и в счет идут экю, а не чувства. Да разве это лучше, как вы полагаете, ваша милость?

— Я совершенно согласна с вашим мнением, — отвечала Марсель.

— Ах, боже мой, матушка, что вы тут турусы на колесах разводите перед госпожой! — резко вмешалась госпожа Бриколен. — Думаете, ей интересно слушать ваши россказни о том, что было когда-то? Слушай, мельник! — обратилась она повелительным тоном к Большому Луи. — Сходи за господином Бриколеном; он, верно, в заказнике[13]или на овсяном поле за домом. Скажешь ему, чтобы шел сюда приветствовать госпожу.