Долгое падение - Ник Хорнби

— Вот тебе, пожалуйста. Теперь ты по уши влип.

— Твою мать! Это еще кто?

— Меня зовут Морин, — объяснила Морин. — А с чего ты взял, что тебе все сойдет с рук?

— Что сойдет с рук? Я ничего не сделал.

— Ты, кажется, говорил, что занимался с ней сексом, — сказала Морин. — То есть ты не сказал именно так. Но сказал, что с той ночи сексом не занимался. Из этого я заключила, что ты с ней переспал.

— Ну да, секс у нас в тот один раз был. Но тогда я не знал, что она психопатка.

— А узнав, что бедная девочка смущена, что она ранимая, ты убегаешь от нее?

— Мне пришлось убежать. Она преследовала меня. С ножом.

— А почему она тебя преследовала?

— Да что ты все спрашиваешь? Тебе-то какое дело.

— Я не люблю, когда людям плохо.

— А мне? Мне тоже плохо. Она мне всю жизнь загубила.

Чез не мог знать, но этот аргумент было глупо использовать, если споришь с кем-то из нас, из четверки с Топперс-хаус. Мы по определению были лауреатами конкурса «Самая Загубленная Жизнь».

Чез бросил заниматься сексом, а мы раздумывали о том, чтобы бросить жить.

— Ты должен с ней поговорить, — сказала Морин.

— Да пошла ты, — отмахнулся Чез.

И тут — хлобысь! — Морин врезала ему изо всех сил.

Я уже и не вспомню, сколько раз Эдди давал кому-нибудь по физиономии на вечеринке или после концерта. И возможно, он скажет то же самое обо мне, хотя, насколько я помню, я всегда был Человеком Мира, у которого случались приступы ярости, а он был Человеком Войны, у которого иногда случались приступы спокойствия. И пусть Морин была всего лишь сухонькой немолодой женщиной, этот удар воскресил в моей памяти старые добрые времена.

А вот что больше всего поразило меня в Морин: она намного сильнее, чем я. Она не сдалась, она узнала, каково это — не прожить ту жизнь, к которой ты себя готовил. Я не знаю, какие у нее были жизненные планы, но ведь были, как у всех. А когда появился Мэтти, она прождала двадцать лет, пытаясь понять, что жизнь предложит ей взамен; но жизнь ничего ей не предложила взамен. В этот удар она вложила все свои чувства, и я вполне могу себе представить, как сильно смогу ударить кого-нибудь, когда доживу до ее возраста. Отчасти и поэтому я не хотел дожить до ее возраста.

Фрэнк — отец Мэтти. Забавно думать, что для кого-то это не очевидно, хотя для меня это совершенно очевидно. У меня были половые отношения только с одним мужчиной, и с ним я провела одну ночь, и единственная за всю мою жизнь ночь, которую я провела с мужчиной, породила Мэтти. А каковы шансы? Один к миллиону? Один к десяти миллионам? Не знаю. Но даже если один к десяти миллионам, то это все равно значит, что таких женщин, как я, в мире очень много. Но вы ведь не об этом думаете, когда речь идет об одном шансе из десяти миллионов. Вы не думаете: «Это очень много людей».

За все эти годы я поняла, что мы не так защищены от неудач, как думаем. Ведь несправедливо, что ты единственный раз в жизни оказываешься с мужчиной, а в итоге у тебя рождается ребенок, который не может ни ходить, ни говорить, даже узнать тебя не может… Впрочем, справедливость здесь ни при чем, ведь правда? Одной ночи с мужчиной достаточно, чтобы произвести на свет ребенка, любого ребенка. Нет законов, гласящих: «У вас может родиться такой ребенок, как Мэтти, если вы замужем, или если у вас уже есть много детей, или если вы спите со многими мужчинами». Нет таких законов, хотя нам с вами может показаться, что это зря. А когда у вас появляется такой ребенок, как Мэтти, вы ничего не можете с собой поделать, вы думаете: «Вот оно! Это все предназначенные мне неудачи, только собранные воедино». Но я не думаю, что именно так все устроено. Появление Мэтти не означало, что я не могу заболеть раком груди или что на меня не могут напасть грабители. Возможно, должно означать, но не означает. В некотором смысле я даже рада, что у меня нет еще одного ребенка, нормального ребенка. Ведь я бы тогда потребовала от Бога намного больше гарантий, чем Он может дать.

Ко всему прочему, я католичка и верю не столько в удачу, сколько в возмездие. Мы умеем верить в возмездие — в этом нам нет равных во всем мире. Я согрешила против Церкви, и ценой этого греха оказался Мэтти. Может показаться, что это слишком высокая цена, но ведь грехи должны иметь определенный вес — разве нет? И в этом смысле не стоит удивляться, что все получилось именно так. Долгое время я даже благодарила Бога, думая, что смогу расплатиться за свои грехи здесь, на земле, а на небесах потом о них не вспомнят. Теперь я уже не так в этом уверена. Если цена расплаты за грех столь высока, что ты в итоге хочешь покончить с собой — совершить еще более страшный грех, — то, значит, Кто-то ошибся в расчетах. Кто-то хочет слишком многого.

За всю свою жизнь я ни разу никого не ударила, хотя мне частенько и хотелось. Но та ночь была особенной. Я словно была в лимбе, меж живыми и мертвыми, и было совершенно неважно, что я сделаю до того, как вернусь на крышу Топперс-хаус. Только тогда я поняла, что будто взяла отпуск и отдыхаю от самой себя. И мне тут же захотелось ударить его снова — просто потому, что могла это сделать, — но я этого не сделала. И одного удара было достаточно: Чез упал — думаю, скорее от шока, чем от самого удара, поскольку силы у меня не очень-то много, — а потом встал на четвереньки, закрыв голову руками.

— Простите меня, — сказал Чез.

— За что? — не понял Джей-Джей.

— Не знаю, — ответил он. — За все.

— У меня был как-то парень вроде тебя, — объяснила я.

— Прости, — повторил Чез.

— Это очень больно. Это отвратительно, когда мужчина проводит с тобой ночь, а потом исчезает.

— Теперь я понимаю.

— Понимаешь?

— Думаю, да.

— Тебе же так ничего не видно. Может, встанешь? — предложил ему Джей-Джей.

— Мне не очень-то хочется, чтобы меня опять ударили.

— Пожалуй, ты не самый храбрый мужчина на этом свете, — заметил Джей-Джей.

— Храбрость можно проявлять очень по-разному, — ответил Чез. — И если ты говоришь о готовности терпеть удары как о проявлении храбрости… тогда, пожалуй, ты прав. На мой взгляд это перебор.

— Знаешь, Чез, и все же есть в тебе что-то от храбреца. Ты вот не стесняешься признаться, что боишься такой хрупкой женщины, как Морин. Вот за честность тебя можно уважать. Ты ведь не будешь его больше бить, Морин?

Я пообещала, что не буду, и Чез поднялся. Странное это ощущение — видеть, как мужчина что-то делает из-за меня.

— Ты так и будешь всю жизнь прятаться под чьими-то грилями? Сомнительное удовольствие, ты не находишь? — поинтересовался Джей-Джей.

— Да. Но других вариантов я не вижу.

— А как насчет разговора с Джесс?