Гуру и зомби - Ольга Новикова

Гера еще раз прикидывает хронометраж и прибавляет прыти. Лишиться первого быстро-ласкового, ободряющего взгляда Нестора… Ни за что!

Но любая спешка наносит ущерб – мнет или даже разрывает материю, которую ткут твои думы. Эх, а мог бы с удовольствием предвкушать свидание – вместо того чтобы все время смотреть на часы, нервничать…

И все-таки когда Гера, привычно лавируя в часпиковской толпе, перелетает с кольцевой «Краснопресненской» на радиальную «Баррикадную», да в поезде прибивается к закрытой двери между вагонами – спина защищена, никто не толкает, – то и в тесноте мысли вырываются на простор. На двух длинных перегонах от «Полежаевской» до «Щукинской» он успевает пересмотреть любимые картинки из прошлого. Фильм, отлакированный памятью. Отнюдь не документальный.

На посторонний взгляд – ничего уж такого не произошло. А для Геры – от кадра к кадру росло напряжение, усиливалась его тяга к главному герою.

За пятьсот двадцать пять дней столько всего случилось в Гериной душе, столько раз обмирал он от отчаяния, что некоторые сцены теперь не может вспоминать без дрожи, без страха.

Ту, например, прошлогоднюю, когда Нестор вдруг исчез. Куда уехал? На сколько? Вернется ли? Не у кого было даже спросить. Ужас… И сейчас трясет. Неизвестность длилась целых три недели… Снова почувствовал себя брошенным.

В детстве мама, теперь Нестор…

Вот почему он никогда не затевает просмотр движущихся картинок ab ovo, то есть с самого начала своей жизни. Тем более что он и не мог помнить, как сверзился с письменного стола. Так и не знал бы ничего, если б случайно не услышал ночью, как отец по телефону обстоятельно, со стыдными подробностями рассказывает о нем кому-то… Негромко, почти шепчет. Со своим обычным занудством. Если б не промелькнуло имя матери, Гера плюнул бы, не стал прислушиваться.

«Вера любит сына, – говорил отец. – Но она такой человек – не может на чем-то одном сосредоточиться. Полная противоположность Наташе Ростовой. Вере в голову не пришло бы продемонстрировать пеленку с творением сына. Наоборот. Зажмет орущего малыша под мышкой и зовет меня к мольберту, чтобы продемонстрировать свое творение».

Перед кем это он так откровенничает? – начал сердиться тогда Гера.

«И вот взялась она перепеленать ребенка, положила его на письменный стол, а сама отвернулась к окну – небо у нее, видите ли, необычно позолотилось на рассвете. В борьбе за мамино внимание, за ее любовь трехмесячный младенец засучил ножками, первый раз в своей жизни повернулся на бок и… Падая, стукнулся головкой. Черепно-мозговая травма, операция… Вроде бы обошлось. И наш развод, и размен трехкомнатной квартиры, и разъезд в противоположные концы красной линии – все это ребенок перенес без видимых сбоев».

«Обошлось»? «Без сбоев»? Это когда у меня внутри все перекручено было… Маму винит. Лучше на себя бы посмотрел!

Так и потянуло тогда вдарить отца чем-нибудь по голове. Сдержался, дослушал. По ответам понял, что это консультация с врачом. Близкий друг близких друзей. Посторонний, чужой человек оборвал бы эту ахинею.

«До поступления в институт не было никаких последствий, – тем же спокойным тоном продолжал отец. – Нормальный угрюмый мальчик. А на втором курсе начались депрессии. Я сперва ругал его, наказывал за распущенность. Только усилил беду своей строгостью. Потом, конечно, одумался, к медицине кинулся… Но уже требовалась госпитализация, уколы, таблетки. Полгода академического отпуска – и он выбрался из черной ямы. Правда, переложил на меня заботу о своем душевном равновесии. Я слежу за ним, а он прямо сатанеет, стоит только заикнуться о его болезни. Орет: «Я нормальный! Нормальный!»

«Конечно, нормальный», – бормочет Гера, обрывая видение из прошлого.

– Что-что? Вы выходите? – Аккуратная старушка повернулась боком, вжалась в дверь, освобождая проход.

– Нет! – рявкнул Гера. Напугал невинную, и она зашустрила в другой угол вагона от греха подальше.

А Гера отвернулся от всех, прижался лбом к стеклу.

Нестор же ничего этого не знает.

А вдруг кто-нибудь его просветит?

Страшнее всего было в те месяцы, когда маму занесло в Москву.

Какой-то нераскрученный русский банкир влюбился в ее искусство – случайно попал на вернисаж в парижской галерее. Мама его разговорила – это она умеет. И на прямой вопрос: чем он может помочь? – дала прямой ответ: нужна выставка в ЦДХ. Концепция: возвращение художника. То есть все картины и инсталляции – новые, взращенные на родной земле. Полгода жила Вера в студии на Малой Никитской, арендованной банкиром. Без Густава. Писала картины и общалась с Нестором…

Только бы она все не испортила! До самого ее отъезда боялся. Неделю назад только и отпустило.

Приязнь единственного гуру, разлитая на все человечество, медленно, но верно – и не в ущерб другим – фокусировалась на Гере. Он прямо физически ощущал, как теплее стало жить. Удивлялся сам себе: как же раньше обходился без этого?

А что, если Нестор охладеет?

А если вообще исчезнет?

Тогда и мне не жить, успокоил себя Гера. Сегодня выяснится, говорила ли обо мне Вера. Первая встреча с Нестором после ее отбытия в Германию.

«Щукинская», – очень кстати объявил женский голос, безразличный к пассажирским эмоциям.

Теперь соображай, куда идти, чтобы оказаться на поверхности – в хвост поезда или в начало. Нужно отключиться от линии всегдашнего напряжения и думать только о маршруте, пусть это и слишком простые, бытовые мысли, на которые вообще-то жаль тратить время. Но придется на них сосредоточиться, иначе не доберешься до места, заблудишься. Бывало такое, и не раз.

Украдкой от себя Гера на сколько-то времени выбирался из-под тяжести, которая увеличивалась в процессе медитаций, необходимых для самоуглубления и духовного роста, и которая становилась нестерпимой от страха потерять Нестора. Может, без таких передышек он опять бы загремел в больницу…

Не опоздал.

Вход в незнакомый зал загораживает сухопарый седой бородач, напустивший на себя строгость. Или наконец-то высвободивший свою ненависть к людям… Лет восемьдесят старикану, но ничего у него не трясется. Ни руки, ни голос. «Ваш билет!» звучит как «стой, стрелять буду!». Из таких, с маленькими бегающими глазами, с лицом, закамуфлированным бородой и усами, формировались, наверное, заградительные отряды в главную войну прошлого века. Кто-то же стрелял по своим…

Гера хлопает себя по карманам, снимает с плеча сумку, нервно роется в ней – кошелька нигде нет. Наверно, оставил в пиджаке. Что делать?

Сослаться на Нестора – первая мысль. Как? Не скажешь же: он мой друг, я без него жить не могу.

Гера краснеет. (Обычная ситуация, в которую попадают фанаты, да в общем-то все влюбленные. Любящие без взаимности.)

А если просто позвать Нестора? Сразу решает – нет. Просить? Ни за что! Как-то невзначай попасться бы гуру на глаза – он, конечно, проведет в зал, но унижаться перед мерзким воякой не стану.