Одуванчики в инее - Маргарита Зверева

(Изумление.) Да вы что, разве не знаете, как этим пользоваться? Уголочки покрапить надо в квартире, цветочки тоже, чтобы лучше росли, лыжи я Давидочке натираю перед соревнованиями… А вот в последнее время знаете, что тут у нас творится? (Шепчет со страшными глазами.) Бес канализационный у нас завелся! Вот так вот! Стоит, извиняюсь, удалиться в одно место, как такие думы нехорошие сразу обуревают… Голова даже кружиться начинает! И у всех так! У всего подъезда! У всех уже, еще раз извиняюсь, проблемы с кишечной деятельностью в связи с этой пакостью… Вот надо полы святой водичкой помыть… Я уже подумывала спустить ее и в ту самую канализацию, но, наверное, это как-то так не делается… Спросить бы у батюшки… Так они ж по вызову не приходят! Только если там освящать что-нибудь. Деньги им нужны, все деньги да деньги! Бога бы побоялись! Где еще найти настоящих священников, скажите, пожалуйста! Эх, куда этот мир катится?

Возможность доказать свой решительный настрой представилась уже на следующий день. За неспокойную ночь северный ветер принес в город иней и сырой запах опавших листьев, и когда первые окна открылись, люди поняли, что лето распрощалось стремительно и необратимо. Но солнце еще вовсю сияло, хотя яркий свет последних дней сменился на теплую и ненавязчивую подсветку облегченно вздохнувших домов и улиц, еле выдержавших долгий накал затянувшегося зноя.

Обрадовавшись осевшей пыли, мама все же вытолкала меня в школу, где я пробыл ровно на двух уроках по истории, на которых успел поссориться с нагло вравшим учителем, после чего у меня начался астматический приступ. Наверное, в этот раз на нервной почве. Взрослые до безумия любили это словосочетание. На нервной почве. Им можно было объяснить любой телесный и душевный недуг или срыв без дополнительных пояснений. Довольный, но напряженный я пробирался домой по пустым улицам.

Все маленькие и большие люди были либо в садике, либо на учебе, либо на работе, либо болели, либо смотрели сериалы с бигуди на голове. Нет, вру, конечно. Мне то и дело встречались гуляющие мамочки с колясками, скучающие милиционеры и бездомные с бутылками и одинаковыми, застывшими в стеклянной непроницаемости глазами.

Мне их было жалко. Бездомных, не мамочек и уж точно не милиционеров. Почти так же жалко, как дворняг, с которыми я всегда здоровался. Раньше я носил колбасу в кармане, чтобы их подкармливать, но с тех пор как однажды оказался окруженным взволнованно облизывающейся стаей и еле отделался от напористых клыкастых собачек, я с этим делом завязал.

Как можно быстрее я пробежал по опасному перекрестку и мосту, часто дыша, дошел вдоль стен до нашей арки и нырнул в свой двор, как рыбка, бившаяся на суше, обратно в пруд.

Я сразу увидел их. Две длинные белые спины в окне Ляльки Кукаразовой. Сестры-великанши присели на подоконник, словно на табуретку, и покачивались в такт неслышимой музыки, которая непременно должна была струиться из граммофона. На одинаковых светлых шеях с бусами из крупных жемчужин были одинаковые затылки с черными, уложенными идеальной волной волосами, на которых непонятно каким образом держались маленькие белые шляпки. То и дело они переглядывались и смеялись, а в руках у них я усмотрел чайные чашки.

Я бросился наверх. Надо было оставить слишком тяжелый для беззаботной слежки рюкзак дома и спокойно ждать, чтобы они вышли. Но едва я добежал до нашего этажа, не дожидаясь лифта, как внизу открылась дверь, и я услышал голоса дам. Они напоминали мне птичьи звуки, часто съезжающие куда-то вверх, откуда их приходилось снова доставать обратно. Я судорожно принялся рыться в карманах в поисках ключей.

Но их не было. Или я просто не мог отыскать их среди кучи другой ерунды, которую я любил таскать с собой. Дамы прощались. Я нервно осмотрел лестничную площадку и… увидел, что дверь в квартире напротив приоткрыта.

Сперва я не поверил своим глазам. Давным-давно в этой квартире случился страшный пожар, при котором, к счастью, никто не пострадал. Квартира уже тогда пустовала, и Василек был уверен, что это привидения с чердака решили повеселиться. Как бы то ни было, с тех пор никто так и не удосужился сделать ремонт или хотя бы поинтересоваться почерневшими от огня и печали комнатами, и дверь, из которой сажа выползла зловещими пятнами прямо в коридор, неумело забили двумя досками.

Разумеется, среди дворовой ребятни ходили самые умопомрачительные слухи про тот беспредел темных сил, который творился в пустой и черной, как горнило русской печи, квартире. Но страх был сильнее любопытства, и до сих пор так никто и не отважился проникнуть в это покрытое мраком местечко.

Поэтому сказать, что я был крайне удивлен заманчиво открытой двери, значит не сказать ничего. Но мне надо было действовать. Шаги сестер-великанш уже удалялись вниз по лестнице. Я на секунду закрыл глаза, наскреб мужества по сусекам своей души, наступил своей нерешительности на горло и одним шагом оказался у черной двери. Толкнув ее немного, я закинул свой рюкзак в коридор и прикрыл ее ровно настолько, чтобы замок не защелкнулся. «Насколько же это дурацкая идея», – подумал я, но искать другой тайник было поздно. Сестры уже ступили во двор.

Я метнулся им вдогонку, перескакивая через три ступеньки за раз. Но сердце мое колотилось не от бега. Шли сестры семимильными шагами, и когда я вырвался во двор, они уже проходили через арку. Там мне нельзя было их упустить.

Как угорелый я добежал до Мистера Икса и внезапно застыл. Страх обуревал меня с новой силой. Куда я пойду? Куда они меня заведут? Это уже даже не пройденная сто раз дорога в школу, а ныряние в темный омут, в котором водится невесть что. Мне стало дурно. А весело щебечущие голоса сестер все удалялись.

«Боже мой, какой из меня никчемный, жалкий вожак», – со скорбью дезертирующего офицера подумал я, и слезы навернулись мне на глаза. Было ужасно стыдно, но я уже готов был сдаться, даже не начав выполнять свою миссию.

Вдруг я почувствовал что-то мокрое и холодное в своей ладони. Я вздрогнул и увидел вставшего Мистер Икса. Он вильнул лохматым хвостом и еще раз ткнул меня носом. Я улыбнулся.

– Спасибо, – тихо сказал я, и мы вместе ступили наружу.

Следить за великаншами было удобно. Их головы в белых шапочках маячили над любой толпой, и люди часто на них оглядывались, но сестры не обращали на посторонние взгляды никакого внимания. Держась под руки, они шли одинаковыми шагами, не мешая друг другу даже на переходах или при прыжке через лужу. Они и вовсе не смотрели себе под ноги или на дорогу, а разговаривали так увлеченно, словно сидели в кафе.

Я то и дело старался подойти к ним поближе, чтобы подслушать их разговор, но постоянно отвлекался на происходящее вокруг. Близилось, видимо, обеденное время, и на улице появлялось все больше и больше людей. Я снизу косился им в лица и, ловя новые очертания, каждый раз отчего-то пугался. Некоторые нервно говорили по телефону, некоторые угрюмо и устало смотрели вдаль, в то время как ноги несли их по вытоптанной дороге в забегаловку; некоторые, особенно девушки, шли парочками и весело болтали. Машины гудели и дымили на светофорах, бездомные тянули руки, а птицы разбегались из-под ног и колес, оттопыривая крылья.