Низкий голос любви - Жоан-Фредерик Эль Гедж

«Достаточно приложить лишь малую силу… но правильно. Понимаешь?»

Что делать? Перекусить загодя, второпях и не чувствуя голода? Или потом, когда они расстанутся? Дождется ли он этого? Звонок бьет по обнаженным нервам. Он отсчитывает три пронзительных трели, дожидается, когда сердцебиение замедлится, снимает трубку. Перебивая его слова приветствия, она говорит первая.

– Это я. Доволен?

И снова на «ты», это сводит его с ума.

– Не терпится? Но я сдержу обещание. Вот секрет. Артур, которого я слышу, – не тот, кого я вижу. По телефону все легче и глубже. Что, если все бросить и разговаривать, но не видеться?

– Чтобы я лечил ваш голос на расстоянии?

– Почему нет?

Артур не может удержать фразу, бьющуюся как птица, у него во рту.

– Вы хотите сделать из меня кого-то другого?

– Ты думаешь, у меня получится?

– Думаю, да.

Она сразу же отступает.

– Не так быстро. Надо подождать. Ждать друг друга – это ведь интересное упражнение, не так ли?

– Каждому свои упражнения.

– Мои упражнения интереснее, чем твои доктор. Я проголодалась! Если услышишь хруст, не обидишься?

– А чем вы будете хрустеть?

– Я грызу орехи. Ты и правда не хочешь есть?

– Вы все настаиваете, чтобы я поел. Я вас слушаю, и это меня питает.

Он слышит, как произносит эту полуложь. Ответ не замедлил.

– Немного же тебе надо. Не возражаешь, если я пущу воду в ванной?

Не дав ему времени на ответ, она опускает трубку. Он настораживает уши, чтобы услышать шум воды, но не слышит ничего, она охраняет свое личное пространство. Эта женщина любит принимать ванну, думает он, она не боится неуязвимости, клятв, забвения. Он будет иметь это в виду. Секунда длится дольше, чем нужно, чтобы просто повернуть кран. Вокруг него темнота – только горит красная лампочка телефона.

– А вот и я. Я переоделась. Мне нравится ходить босиком. Даже когда я работаю, мне надо, чтобы ноги были свободны.

– Где вы работаете?

– У себя или у других.

– Своя клиентура?

– Если хотите.

Сколько таинственности. Но он не хочет разрушить впечатление легкости и не настаивает. Ночь за окном все глубже. Редкие шумы звучат в пустом расширенном пространстве, которое уже не стесняет звучная масса дня. То, что она сказала о ногах, попало в самую точку Он любит руки, но их всегда видно, и то, что они дают, предлагается всем взглядам Ноги вызывают больше тайного волнения.

– Я обращаю много внимания на ноги, – только и говорит он.

– Сейчас я тебя слушаю и смотрю на свои ноги. У меня узкие ступни.

– Не знаю, я их не рассматривал.

– Разве ты не смотришь на ноги всех своих пациенток?

– Нет.

– Мне трудно в это поверить.

– Мои ответы вам не нравятся?

– Я бы тогда повесила трубку. Я не против доверительных признаний.

Поймав ее на слове, он увлекся, он доверяет ей то, в чем никому никогда не признавался. Иногда он делает покупки для женщины. Ходит по модным магазинам. Покупает духи, туфли-лодочки, белье, украшения, книги о путешествиях, но никаких романов; расслабляющую музыку. Продавщица задает ему вопросы. Какие цвета она предпочитает? Какие духи? Острые каблуки или широкие? Она любит одеваться потеплее? Нет ли у нее аллергии? Она любит острые блюда? Любит поспать или живет ночной жизнью? И самый убийственный вопрос: «Что вам в ней больше всего нравится, месье?» Когда он только начинал свои походы по магазинам, этот вопрос заставал его врасплох. Он часто менял представление о своей воображаемой спутнице жизни, приписывал ей слишком разнообразные достоинства. Затем он понял, что некоторые продавщицы развлекаются тем, что учат господ мужчин уму-разуму. Они подсказывали ему ответы, и это помогало ему представить себе эту женщину.

Он почувствовал, что Клер напряглась, ее тон стал более холодным.

– Ты не хочешь, чтобы тебя заставали врасплох. А ведь в неожиданности есть много хорошего.

– Вы думаете?

– Ты сам достаточно взрослый, чтобы это знать.

Они дошли до предела. Надо перевести дыхание. В завершение своей исповеди он сбросил завесу тайны. Он никогда не знал, кому были предназначены эти покупки; он не знает этого до сих пор. Он не знает эту женщину, но уверен в том, что встретит ее когда-нибудь, добавляет он, как бы оправдываясь.

– И ты хранишь свою добычу?

– Да, я обожаю эти вещи.

– Надо говорить «люблю», а не «обожаю». Ты покажешь мне свои покупки?

– Вы меня поправляете. Забавно. Я к этому не привык.

– А я привыкла. Так покажешь?

– С удовольствием.

– Послушай. Я повторю еще раз. Мой дед ограничивал употребление глагола обожать. Он говорил, что можно обожать лишь что-то действительно божественное, например, симфонию, только так А тех, кто делал слишком много ошибок, он наказывал.

– Он был верующим?

– Он и сейчас верующий. Он верит в такие вещи, которые бы тебя удивили.

– Мне нравится, когда меня удивляют. Как зовут вашего деда?

– Андерс. Как неудавшийся композитор, он окрестил своих детей: Вольфганг, Людвиг и Бела. Он был антикваром и собирал древние музыкальные инструменты. На грани банкротства он продал всю свою коллекцию себе в убыток – она вернулась туда, откуда пришла: на аукцион. Он уехал и живет в одиночестве на вырученные средства.

– Вольфганг, Людвиг, Бела. Ваша мать носит мужское имя…

– Точно.

– А ваш отец?

Отец? В последний раз, когда я произнесла его имя, он обозвал меня лгуньей. Так что я никак его не зову.

«Он игнорирует дочь. Когда-то он поднял на нее руку».

– Почему «лгуньей»?

– Дело в том, что отец не любит тайн. Или скорее, он интересуется только собственными тайнами. На его взгляд, чужие тайны – всегда ложь. Ну ладно, это осталось в прошлом. Прошлое тебя интересует? Меня нет. Мне достаточно настоящего.

– Но ведь той ночью, в машине, вы попросили меня рассказать вам о моей жизни.

– Да. О твоей жизни, а не о твоем прошлом. Любой другой напоил бы меня прошлым допьяна. А в твоей жизни ничего не прошло. Прошлое просто впиталось в твое бытие, правда? Вот это мне и понравилось.

Он помолчал, в память обо всех годах, о которых не сказал ни слова. Когда настало время прервать паузу, ее настроение уже изменилось.

– Я хочу принять ванну. Ты не против? Главное, оставайся на проводе. Он такой тонкий, но порваться не может.