Я – стукач - Лев Альтмарк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Юрка, — угрожающе рычу я, — философствовать потом будешь, а сейчас — только факты!
Шустрик пожимает плечами и картинно морщится:
— Не хочешь, могу не продолжать! — Но не продолжать он уже не может, потому что его распирает от счастливой возможности изложить свою точку зрения на баптистов перед таким профаном, как я. — Так вот, решили баптисты строить новый молельный дом. Старая-то избушка, в которой они прежде собирались, уже не вмещала всех желающих. Естественно, в райисполкоме разрешения на строительство не дали. Для начальства и последняя полуразрушенная православная церковь как бельмо на глазу, а тут баптисты со своими челобитными. Дай им разрешение — неизвестно, что они завтра выкинут. Короче, принцип «абы чего не вышло» — он превыше всего…
— Юрка! — снова тороплю я.
— И решили эти хитрые баптисты обойти райисполком. Купили два соседних участка в центре города с домами на снос и развернули такую стройку, что никакому БАМу не снилось. И проект им американские спонсоры подогнали, и дефицитные фундаментные блоки они раздобыли, а потом кирпич, цемент, древесину. Всё чин-чинарём…
— Что-то я слышал о строительстве молельного дома, — начал припоминать я. — Ну-ну…
— Фундамент они, значит, заложили, стены возводить начали, а командовал всем, естественно, Полынников. Оказалось, он не только кузнец первоклассный, но и прораб будь здоров… Но долго такое самоуправство продолжаться, конечно, не могло. Петра и в райисполком приглашали, и в милицию по повестке, только никуда он не ходил. А как пойти, если минуты нет свободной: весь день на заводе, а вечером и выходные на стройке. Потом комиссии разные повадились на эту «стройку века», нервы мотали ему и его рабочим. Говорят, Пётр даже от имени общины письмо американскому президенту отправил, ведь тот тоже баптист. По «Голосу Америке» об этой стройке говорили и о тех палках, что им в колёса городские власти ставят.
— Теперь понимаю, почему его решили на собрании драконить, — наконец, соображаю я. — За «Голос Америки» можно вообще влететь по полной программе. Не сомневаюсь, Галина Павловна в райкоме уже не один строгач получила…
— И это не всё. Сразу после майских праздников к этой баптистской стройке подкатило несколько нарядов милиции и давай в мегафон требовать, чтобы рабочие разошлись по домам. Никто их слушать, конечно, не стал, а когда милиция попробовала применить силу, то Пётр во всеуслышание заявил, чтобы люди пели гимны и в стычки с властями не ввязывались. Тотчас пригнали пожарные машины, народ брандсбойтами шуганули, а Павла, как зачинщика, увезли в участок и так там отходили, что он потом неделю в больнице отлёживался. А ночью подогнали бульдозеры и разнесли всё по кирпичику. А ведь здание было почти готово, хоть внутреннюю отделку начинай.
Юрка уже не улыбается, а сидит, сгорбившись, и жадно тянет замусоленный окурок:
— Жалко, понимаешь ли, трудов людских, ведь столько баптисты сил на эту стройку положили, а с ними, как со скотами последними…
— Конечно, жалко, — подхватываю я, а Юрка меня не слушает и продолжает:
— Одного не понимаю: баптисты, атеисты — какая разница? Главное, чтобы человек свиньёй не был и соседу не пакостил, ведь все мы, в конце концов… — он слегка запинается, но договаривает, — ходим под богом…
В другое время я бы обязательно поддел его за эти слова, а сейчас и сказать-то нечего.
— Ладно, пойду. — Шустрик с силой вдавливает окурок в пепельницу и сдувает с пальцев пепел. — Послушаем, что на собрании скажут. Но ничего там хорошего, думаю, не услышим…
На заводе только и разговоров о предстоящем разбирательстве Полынникова. Кто-то уже окрестил собрание «судилищем», и это тотчас подхватили в цехах. Моего объявления, где я собираюсь сводить счёты с Нинкой Филимоновой, никто словно не замечает. Да и кому оно может быть интересно, кроме комсомольцев? И тех придётся собирать силой, по доброй воле они не придут. Впрочем, я это заранее предусмотрел: схожу в табельную, заберу пропуска, и никто из моих гвардейцев до окончания собрания за проходные не выйдет.
Но пока суть да дело и отношения с Галиной Павловной окончательно не испортились, мне нужно провернуть ещё одно важное дельце — успеть подать заявление на вступление в партию. Пока я комсорг, это можно сделать. А как без этого двигаться по карьерной лестнице? Не вечно же бегать мальчиком на побегушках или корпеть над чертежами в своём конструкторском бюро.
О подаче заявления я разговаривал с Галиной Павловной уже не раз, но ничего конкретного она не обещала. Как парторг, она формально заинтересована в росте своих рядов, и будь я на её месте, всячески способствовал бы этому. Однако особого энтузиазма она не проявляла, и я этого не понимал. Неужели Шустрик прав, и тут вступал в силу какой-то неведомый мне второй слой, а то и третий?
А несколько дней назад я всё-таки добился от неё конкретного ответа. Оказывается, что приём ИТР, являющихся авангардом ПРОЛЕТАРИАТА, строго ограничен. Рост рядов должен происходить за счёт рабочих, которым этого как раз не надо. В нашей строительной индустрии ещё по-божески — на одного инженера должно приходиться двое рабочих. В других отраслях — больше. Подготовь для вступления пару рабочих, подсказала Галина Павловна, тогда и о тебе подумаем.
Но как это сделать? Рабочего нынче в партию и на аркане не затащишь. Это мне нужно расти в карьерном плане, а простому работяге-то куда? Льгот для рядового коммуниста никаких, а взносы плати регулярно да на собраниях время теряй. Короче, вербовка перспективных кандидатов, как, вероятней всего, решила Галина Павловна, окажется мне не по силам.
Но здесь-то она просчиталась. У меня на учёте всё-таки тридцать два комсомольца, и я для них какой-никакой авторитет. Побеседовал я с ними понапористей, пообещал выколотить отпуск летом и путёвки в крымский санаторий под него — и два вполне реальных рекрута у меня в кармане. Правда, пришлось заполнить за них все необходимые документы и позаниматься по Программе и Уставу партии, но без этого никуда не денешься. Таковы правила игры.
Сегодня, когда всё готово и документы аккуратно уложены в папочку, можно поговорить с Галиной Павловной понастойчивей. Никуда ей не отвертеться: соотношение рабочих и служащих я не нарушу, а рост рядов — вот он налицо…
Дверь в партком приоткрыта, и из-за неё, как всегда, доносятся бравурные звуки включённого на полную катушку репродуктора. Правда, на сей раз вместо маршей гремит бессмертный фольклор наших братьев-украинцев:
жизнерадостно голосит обманутое мужское трио, но при этом почему-то жалко не певцов в расшитых рубахах и красных шароварах, а обманщицу из песни. Галина Павловна, вероятно, полностью солидарна с песенной героиней, и из парткома по коридору разносится её трубный глас, фальшиво вторящий певцам.
Вежливо стучусь в дверь и выжидаю.
— Да-да, — прерывает музицирование Галина Павловна, — входите.