Город Желтой Черепахи - Павел Молитвин

— Итак, ты собирался рассказать нам о себе, — напомнил он, сопровождая свои слова приглашающим жестом.

Рассказ мой занял совсем немного времени. Из восклицаний слушателей я уяснил, что о Се они слыхом не слыхивали, хотя и сами изредка встречали коренных жителей Города, которых осталось, на их взгляд, считанные единицы. О Чанси они не только слышали, но и неоднократно видели как его самого, так и Эрфу, и госпожу Сихэ. Известие о смерти Чанси не произвело на них никакого впечатления, упоминание же о Сихэ изрядно развеселило юношей, из чего я заключил, что имя этой дамы давно стало нарицательным в колонии восточных купцов. В общем, незатейливая история моих злоключений снискала мне полное доверие Шун и ее друзей.

— И что же ты теперь собираешься делать? — поинтересовался Эхуань, когда я закончил свое повествование.

— Не знаю, — откровенно признался я. Действительно, я как-то не задумывался о том, что буду делать, встретившись с людьми: устроюсь на службу к восточному купцу, вернусь ли к Эрфу или отправлюсь посмотреть, что же представляет собой Лабиринт. — Мне все здесь одинаково чуждо.

— Угу, — удовлетворенно кивнул Эхуань и, переглянувшись с остальными и, видимо, получив их согласие, продолжал: — В таком случае нам по пути. Мы идем к рыбакам и остаемся у них жить. Если хочешь, присоединяйся к нам.

— К рыбакам? Честно говоря, после разговора с Чанси у меня сложилось на их счет не слишком лестное впечатление, — с сомнением сказал я.

— Конечно, а с чего бы вдруг Чанси стал говорить о них что-то хорошее! Эти люди не чета купцам — они не мародерствуют в развалинах Города, не алчут богатства умерших, не бегут в Лабиринт и не развлекаются самоубийствами. Они просто живут, — неожиданно горячо заговорила Шун. — Быть может, их жизнь слишком проста, быть может, она даже сурова, но это жизнь людей, а не крыс-трупоедов. Это нормальная человеческая жизнь, и купцам, развращенным богатством мертвецов, страхом перед Лабиринтом и ожиданием грядущих почестей на родине, она не может нравиться. А нам такая жизнь кажется единственно достойной. Или ты не согласен?

— Я почти ничего не знаю о рыбаках. Слышал только, что они поклоняются солнцу.

— Чего же тут плохого? Лучше молиться Огненной Черепахе, чем Желтой, лучше поклоняться солнцу, власти и богатству, лучше хоть во что-нибудь верить, чем идти в Лабиринт.

— Я гляжу, Лабиринт вам прямо-таки омерзителен!

— А тебе, когда ты на шапу смотришь, тошно не становится? — вопросом на вопрос ответила Шун.

— По-моему, шуаны довольны своим существованием.

— Скотским существованием, во-первых, а во-вторых, шуаны — это лишь переходная ступень к шапу. Не многим удается на ней удержаться. Однажды побывавший в Лабиринте непременно туда вернется. Впрочем, если ты не хочешь идти к рыбакам, уговаривать не будем.

— Нет, отчего же, я с удовольствием, тем более что и на шапу с шуанами, и на купцов я уже насмотрелся. А кстати, отчего это за вами погоня?

Шун на мгновение опустила глаза, потом, гордо вскинув голову, ответила:

— Ты вправе задать этот вопрос. Мы бежали от господина Анью. Он хотел сделать меня своей наложницей, но мои друзья, — она благодарно взглянула на Эхуаня и Итсу, — не допустили этого. Теперь он мертв, и купеческая община выслала погоню, чтобы отомстить нам. По их расчетам, слуги, убивая нас, должны вспомнить, что Закон еще существует и каждого, кто нарушит его, ждет возмездие.

— Это так, — почти в один голос подтвердили юноши, не сводя с Шун влюбленных глаз.

— Так ты идешь с нами?

— Иду.

* * *

— Устали, — сказал Эхуань, прислушиваясь к мерному дыханию уснувших товарищей.

— Давно в бегах?

— Сутки. Несколько часов удалось подремать вполглаза, но разве это отдых? Зато теперь до леса рукой подать, а там уж не найдут.

— Думаешь, рыбаки вас примут? У них ведь торговля с купцами, могут не захотеть отношения портить.

— Примут. У них, я слышал, много людей в океане гибнет. Да и в торговле больше купцы заинтересованы: рыбаки им и мясо, и рыбу поставляют. А ведь если захотят, могут и оружие, и посуду, и прочее, что необходимо, сами в Городе взять. Это раньше у купцов охрана была, а теперь по десятку слуг осталось: кто хочешь в Город входи — не остановят.

— А табу?

— Табу? Хм… Сегодня табу есть, а завтра и отменить могут. У нас вот тоже раньше запрет на черепах был, а теперь едим и нахваливаем. — Эхуань громко зевнул.

Я уже предлагал свои услуги в качестве караульщика, но по недоверчивым взглядам понял, что еще не заслужил этой чести, и потому напрашиваться не стал.

— Хорошо бы нам пересидеть здесь этот день, потом ночку, а там с утра пораньше и в лес двинуть. Вот только воды у нас нет. Нету воды… А без воды плохо ждать… — Эхуань говорил медленно, с трудом ворочая языком. Видно было, что его одолевает сон и только разговором он и спасается. — Плохо без воды. А до озера идти — как раз заметят. Уж около озера-то они наверняка двух-трех человек поставили. К вечеру хоть тени появятся, а сейчас в этом каменном капкане, как в печи… Жарко… — Голова юноши стала бессильно клониться на грудь.

— А что, купец ваш и правда дрянь был? — спросил я, чтобы вывести его из оцепенения.

— Анью-то? Да нет, купец как купец. То есть дрянь, конечно, но в общем не хуже других. Пока сюда не приплыли, вовсе нормальным был, иначе я бы к нему и наниматься не стал, — продолжал бормотать Эхуань, не открывая глаз. — А тут силу почувствовал. Мол, кто слово поперек, тому места на корабле не будет. Мол, плакала тогда твоя добыча, сиди в Городе всю жизнь, а о доме и не мечтай. Но он чудак был. Может, у меня и дома-то нету… Некуда, может, мне возвращаться-то…

Несколько минут Эхуань сидел молча, потом дернулся, открыл глаза, тряхнул головой:

— О, Красный дракон и Белый паук! Никак заснул?! — Он рывком вскочил на ноги. — Пойду погляжу, что там за стенами.

Я кивнул, любуясь его загорелым мускулистым телом. Посмотрел, как он ловко, бесшумно скользнул в лаз, и перевел взгляд на спящих.

Шун спала на плаще Эхуаня, закрывшись руками от палящих лучей солнца. Она лежала, свернувшись, как еж, так что видна была только грива волос и маленькие ступни — ступни человека, всю жизнь привыкшего ходить босиком. Итсу спал лежа ничком, широко раскинув руки и ноги, — в позе упавшего с большой высоты. Красивые ребята, подумал я с завистью и попытался вспомнить, сколько же мне лет. Тридцать, сорок, пятьдесят? Я чувствовал себя молодым и все же сам себе казался значительно старше моих случайных товарищей.

Кто я? Как меня зовут? Почему я здесь оказался? Огненная черепаха — солнце — застыло прямо надо мной, каменные стены сияли, словно золотые. Странное, наверно, зрелище: сидит человек в золотом кольце и не знает, кто он, откуда, зачем?

— Дигуан, внимание! Шун, Итсу, проснитесь! — внезапно услышал я громкий шепот появившегося Эхуаня. — Погоня близко, они уже обшаривают ближайшие здания. Если поторопимся, успеем улизнуть. Дигуан, с мечом обращаться умеешь? Не знаешь? Значит, не умеешь. Бери сверток и мой плащ, пойдешь вторым. Не медли, за мной.