Встречая рассвет - Янина Логвин

В дверь спальни стучатся отец с Патрицией, но я не хочу их ни видеть, ни говорить.

— Эшли, открой! — требует отец, но уже спокойнее. — Мы хотим с тобой поговорить!

— Нет!

— Эшли, пожалуйста, — я слышу хорошо поставленный голос мачехи. — Открой нам. Это важно! Мы твои родители и действуем ради твоего блага! Обещаю, мы просто сядем и со всем спокойно разберемся. Эшли?

— Не сейчас. Уходите, оба!

— Эшли, дочка? — отзывается отец, и его знакомый и такой родной голос звучит сейчас больнее всего. — Открой, я хочу сказать!

Я подхожу к двери, но не открываю ее. Говорю, зная, что он меня услышит.

— Ты уже сказал все, что хотел. Но главное, ты сказал, что я тебе лгала. Пожалуйста, пап, уходите и оставьте меня одну.

— Но мы поговорим?

— Не сегодня.

— Почему, дочка?

Еще никогда я не говорила отцу то, что собираюсь сказать сейчас:

— Потому что сегодня я не хочу тебя видеть!

Позже я звоню Мэтью, но он не отвечает на мой звонок ни через час. Ни через два.

Я так и засыпаю, чувствуя себя морально сломленной и неживой.

Мэтью

Еще один молодой подонок, рожденный с меткой «Выбраковка общества». Достаточно смелый для того, чтобы зайти за дозволенные границы, и достаточно наглый, чтобы этого не скрывать.

Вот что читалось в глазах офицера Уилсона, когда он смотрел на меня и был уверен, что видит насквозь. Мог ли я его за это винить?

Нет, не мог.

Сколько бы я не обманывал себя, но я на самом деле был и оставался тем, кого он однажды допрашивал в своем кабинете, и кто вел себя с ним более, чем цинично — не раскаиваясь и наотрез отказавшись просить прощения у пострадавшего и его родителей.

Тогда я ненавидел лживого Рентона, офицера, школу и весь мир вместе с собой в придачу. И только жалел о том, что мне помешали до конца выместить свою злость, оставив ее бурлить в крови.

Чувствовал ли я что-то похожее сейчас?

Нет, не чувствовал. Скорее досаду и режущий осадок в груди на то, что все оказалось так предсказуемо, и так быстро закончилось.

Я действительно понимал, что этого разговора не избежать. Пусть и не хотел о нем думать, но никогда себе не лгал. И не подбирался к Эшли.

Если бы можно было все просто объяснить. И если бы меня услышали.

Я не мог винить офицера Уилсона за его слова. На его месте я бы тоже не подпустил такого ублюдка, как я, к своей единственной дочери, зная, на что он способен. А в том, что Уилсон хороший отец, видя Эшли, сложно усомниться. Несчастные люди не умеют так искренне улыбаться.

Сегодня я тоже ощущал себя живым. Настолько, что казалось больше нет ничего невозможного. Надо только позволить себе мечтать и все получится. Выходные с Эшли, лето с Эшли, а дальше… Дальше от близости и смеха рыжей девчонки, от ее сладких губ и смелых мыслей пересыхало горло и все туманилось в голове.

Не получилось. Окрылив, сказка быстро истаяла, больно разбив несмелое желание о жесткую реальность.

«Убирайся, щенок! Чтобы ты не задумал, я тебе не позволю это осуществить!»

После разговора с отцом Эшли я не могу ехать домой — туда, где все напоминает о том, что он прав. Сейчас мне не хочется никого ни видеть, ни слышать.

Впившись пальцами в истертый руль и словно окаменев, я веду машину к побережью и приезжаю на пустынный пляж. В единственное место, где могу побыть один. Долго стою на берегу, слушая ночной океан и песню ветра. Позволяя холодному бризу лизать мое лицо и трепать волосы в надежде, что он выстудит мое сердце и душу.

Смотрю перед собой, а вижу Эшли. Рыжую, сероглазую девчонку в короне Королевы осени.

Она важно прошлась в ней передо мной, а потом весело рассмеялась, попросив какого-то зеваку нас сфотографировать. Не знаю, видел ли я в тот момент людей вокруг — вряд ли, потому что смотрел только на нее.

На девушку-Радость, которая вдруг обняла меня за шею, посмотрела в глаза и поцеловала.

Она обязательно еще будет счастлива, после меня и после Рентона, иначе этот сволочной мир не стоит и единой надежды. Моя же надежда сегодня была жива благодаря Эшли. И как бы не закончился этот день, но он у нас был, и я его запомню.

На подъездной аллейке возле дома стоит знакомый седан. Я возвращаюсь домой поздно, ставлю «Додж» в гараж и застаю отца за работой.

Одетый в старый рабочий комбинезон, хмурый, он ковыряется в двигателе и недовольно чертыхается себе под нос, хотя обычно в это время по субботам сидит в баре на соседней улице и надирается спиртным, если не спит с какой-нибудь шлюхой. Обычно они обходятся ему в пятьдесят долларов, и он давно предпочитает платить, чем вешать своим подругам лапшу на уши.

Я выхожу из машины и хлопаю дверью, загоняя старые замки в паз. Уже давно пора купить новую тачку, но отцу такая покупка не по карману, а мы с братьями до последнего времени тратили деньги прежде всего на свои мотоциклы.

Отец видит меня и на секунду вскидывает голову. Отложив в сторону грязную, испачканную в мазуте ветошь, берет в руку узкий фонарик и наклоняется к двигателю, освещая его. Бурчит под нос, простукивая соединения, как привык:

— Так и знал. Поршни забились сажей, придется снимать мотор и чистить. И карбюратор смотреть — мне не нравится запитка двигателя. Как бы там трещины не оказалось. Сможешь завтра проверить сетчатый фильтр и нет ли течи?

— Хорошо, я посмотрю.

— Чего так рано вернулся, Мэт? — спрашивает отец. — Ты мне всю неделю твердил, что в субботу будешь занят личными делами. Я тебя раньше ночи и не ждал.

— Да так, — отвечаю сухо, — вернулся и все. А ты почему работаешь? Это, вроде, не срочный заказ.

— Ну, срочный не срочный, — ворчит он, — а я деньги не из собственной задницы достаю, когда приспичит. Жрать завтра что будешь?

Только вчера заказчик рассчитался с нами за работу, так что теперь уже я хмурюсь, хотя настроение и так дерьмовее некуда.

— Ты можешь сказать, в чем дело? Еще утром у нас было четыреста долларов. Ты не пил, к нам приехала Бэт — ее машина стоит возле дома. Я правильно понял, что ты отдал деньги ей?

— Правильно. Все до копейки, чтоб ее!

— С ней все хорошо? Она была у Криса?

Отец разгибается, выключает фонарик и отбрасывает его на тряпки, вытирая тыльной стороной ладони грязный лоб.

— Да откуда я знаю? Приехала, разревелась, что у нее нет дома. Я ни черта не понял. Черт, Мэт! — сердится отец. — Спроси ее сам. Терпеть не могу нытье этой девчонки! Я уже думал, что избавился в этой жизни от плаксивых баб, так нет же — сынок постарался. Теперь оказывается, что я еще одной должен!