Принцесса на час - Галина Гордиенко

Нет, она завтра обязательно опозорится! Катя горестно шмыгнула носом: ужин из двенадцати блюд, настоящее бальное платье, драгоценности, взрослая прическа, танцы, первые в жизни рождественские подарки – и никакой радости.

И что она за несчастный человек?!

– Не понимаю, почему меня должны интересовать причины американо-иракского конфликта, – Катя строптиво посмотрела на преподавателя.

Ройс хмыкнул, но промолчал. Профессор Джон Мэнсфилд укоризненно покачал седой головой:

– Вы должны понимать, что идет перераспределение природных ресурсов, ведь мировые запасы нефти и газа…

– А мне-то что?!

– Вчера вы заявили, что контроль над производством оружия – не вашего ума дело. Позавчера не захотели говорить о проблемах экологии. Днем раньше отказались готовить материал о причинах демографического кризиса в странах Европы…

– Не написали реферат на тему «Случаи террора – как рычаги экономического и политического давления», – угрюмо поддакнула мисс Глюк. – К проблемам национальных меньшинств остались равнодушны. Неприятие европейской культуры мусульманскими общинами, их нежелание адаптироваться…

– Ну да, скучно, и что? – сердито выкрикнула Катя. – Я, кажется, в президенты не собираюсь баллотироваться!

Джон Мэнсфилд крякнул и машинально подергал себя за мочку. Катя невольно улыбнулась: старый профессор при любом затруднении хватался за ухо. Причем только за правое. Мисс Глюк неодобрительно поджала тонкие губы. Ройс заинтересованно смотрел в окно.

На улице мело, и Катя вдруг почувствовала, как сильно соскучилась по дому. По маме с папой, они мало требовали с нее, зато нежно любили, жаль, Катя не ценила. По родной комнате, пусть в ней всего шестнадцать квадратных метров. По искусственной елке, купленной два года назад, удивительно пушистой, с настоящими шишечками на ветках. По любимым с раннего детства игрушкам, Катины новые знакомые сочли бы их слишком дешевыми. По наивной Ленке Плющенко с ее странными представлениями о мире… Даже дурацкий новогодний конкурс и чужое стихотворение, выданное за свое, ничего не меняли. Ну, сделала глупость, осталось забыть о ней, не рвать же на себе волосы до конца жизни?!

Катя крепко зажмурилась, отгоняя мысли об украденном стихотворении. И с мрачной усмешкой подумала: «Если не поеду на новогодние каникулы в Европу – а после этого сна ни за что не поеду, хватит с меня и Англии! – то можно не вспоминать об этой истории. Главное, чтобы Ленка ничего не узнала, ужасно не хочется ссориться...» Катя сердито фыркнула: – «Впрочем, откуда Ленке узнать? Я же не собираюсь зачитывать стихотворение на телевидении, откажусь отдать в сборник – мое дело: может, передумала? Получается, оно просто исчезнет, как и не было. Нет, жаль, конечно, но…»

Вдруг показалось странным, что не хочется ругаться с Плющенко. Раньше Катя считала, что «снисходит» до простоватой Ленки, теперь же… Она элементарно соскучилась!

Катя вцепилась в ручки кресла и страстно пожелала: – «Хочу домой! Хочу так, как никогда в жизни ничего не хотела! Здесь я чужая, хоть и герцогиня, и «ваша светлость», и к моей комнате примыкает огромная «гардеробная», я до сих пор не пересмотрела и не перемеряла все платья, туфельки и драгоценности… Хоть у меня своя горничная, за моим стулом, когда ем, стоит специальный лакей, в город я езжу на самых длинных и шикарных лимузинах, и двери передо мной всюду предупредительно распахиваются…» – Кате вдруг захотелось заплакать: «Недавно такая жизнь представлялась сказочной, я так мечтала в нее попасть, вот и домечталась, дурочка…» – Она судорожно сглотнула: №Пусть я сейчас открою глаза и окажусь в своей постели, пусть все это окажется обычным сном, ну, необычным, но непременно сном…»

Катя открыла глаза и разочарованно застонала: кошмар продолжался. Она по-прежнему в Англии, в замке герцогини Хостонской, если верить сну – своей родной тетки. А рядом – кузен, в которого она… в которого она… Вовсе нет! Это неправда! Просто Ройс совершенно не похож на других парней. Он другой. Поэтому и интересен, ни о какой влюбленности и речи нет, Кате вообще всерьез пока никто не нравился. В той жизни. А в этой… Нет, с чего она вбила в свою дурную голову, что будни маленькой герцогини или принцессы похожи на сказку?!

Впрочем, похожи. Если какая-нибудь сказка начинается в шесть тридцать утра пробежкой в парке, купанием в открытом бассейне – погода значения не имеет! – скользкой овсянкой на завтрак, бесконечными уроками, непременным свиданием с норовистой кобылой, а уж характер у этой скотины…

– Понимаете, юная леди, – профессор неуклюже пожал плечами, – все эти проблемы решать не моему поколению, а вашему. Глупо и недальновидно прятать голову в песок, вы же не страус. Вам, не мне, жить в двадцать первом веке, а любой образованный, интеллигентный человек…

– Надеетесь достучаться до нее, профессор? – язвительно хмыкнула мисс Глюк. – Ну-ну, желаю успеха! По-моему, так леди Кэтрин задремала и явно нас не слышит…

– Ну почему, – вяло запротестовала Катя, – у меня отличный слух.

– Если бы к вашему слуху добавить желание заниматься и чувство ответственности, хоть немного… – мисс Глюк безнадежно махнула рукой.

– Понять бы, что за зверь – чувство ответственности, – хмуро пробормотала Катя. – Может, оно у меня и есть, только я не знаю…

– Все шутите? – негодующе прошипела гувернантка.

– Не плакать же! Мы, русские, всегда смеемся над собой, когда нам не до смеха...

Ройс прекратил изучать пейзаж за окном и заинтересованно обернулся. Странная мамина гостья снова выдала что-то новенькое, необычное, над чем стоило поразмыслить: смеяться над собой, когда хочется плакать – это как?

Зато мисс Глюк отвернулась, не в силах больше смотреть на нахальную девчонку, невесть какими судьбами оказавшуюся в замке на ее попечении.

Катя вырвалась из цепких рук Лилли, своей горничной, и неодобрительно покосилась в зеркало: паршивенькая из нее вышла фея! Тощая, плоская как доска, а ведь ей вот-вот четырнадцать исполнится. И волосы совершенное не то – темно-каштановые, разве бывают такие феи? Во всех книгах и фильмах добрые волшебницы исключительно белокурые или золотоволосые.

«Жаль, парик не подошел, – подумала Катя, угрюмо изучая собственное отражение. – Миссис Моррисон заявила, что он делает меня вульгарной, и запретила надевать. А Розмари противно захихикала и громко шепнула Стейси, что парик здесь не при чем. Хорошо, Ройс стоял далеко и не слышал…»

– Ваша светлость, вы опаздываете на генеральную репетицию, – Лилли выразительно кивнула на старинные напольные часы.

– Тоже мне – репетиция, – сварливо буркнула Катя, отходя от зеркала. – Одно название!

– Но миссис Моррисон…

– Знаю: будет недовольна! И уже иду. Просто мне смешно: через час выезжаем в больницу, какой смысл еще раз прогонять пьесу? Мы что – лучше свои роли за эти пятнадцать минут разучим? Знаешь, в России в таких случаях говорят – перед смертью не надышишься!