Стоять в огне - Богдан Сушинский

— Скорцени? Мне это имя ни о чем не говорит. Кто-то из итальянских фашистов?

— Вот видите, как все просто! Будь вы профессионалом, это имя, конечно же, было бы вам известно. Он — немец, но сомневаюсь, чтобы он был ревностным национал-социалистом, демократом или еще кем-нибудь. Он верит в Гитлера лишь как в личность, равную себе. Подчеркиваю: как равную. Я убежден в этом. Впрочем, вскоре вы узнаете о Скорцени значительно больше. Со временем его будут почитать и на Украине.

— До сих пор нам вполне хватало своих национальных героев, — поднялся Беркут, считая, что разговор окончен. — Скажите, ваша группа подобрана из таких же профессионалов, как этот Скорцени?

— Разумеется. И вы сможете убедиться в этом, — в свою очередь поднялся Штубер. Фраза прозвучала несколько двусмысленно. — Если вы согласны, связь будем поддерживать через особо проверенных людей. Кстати, как вы отнесетесь к такому варианту: несколько моих сорвиголов вливается в вашу группу и действует там под вашим командованием? Мне же отводится скромная роль комиссара. Гауптштурмфюрер — комиссар СС! Как вам такой чин?! Зря мои и ваши фюрер-социалисты развязали эту войну, зря! — рассмеялся Штубер. — Если я стану комиссаром, тогда уж возможность разоблачения будет совершенно исключена. Не так ли?

— Интересное предложение. Над ним стоит подумать.

— Тем временем о вас узнают в Берлине и, в частности, в управлении абвера — это военная разведка, а также в управлении СД. Через три-четыре месяца, если сотрудничество наше окажется плодотворным, вы, лейтенант Громов, станете офицером СС. С повышением, конечно. А еще через пару месяцев мы с вами, уверен, будем беседовать в башнях куда более древних крепостей, чем эта. Такого человека, как вы, наши общие друзья в здешнем болоте держать не станут.

— Это уж точно. Я должен принять решение сегодня же? — продолжил игру Беркут. Он не жалел, что эта встреча состоялась. Теперь об отряде «Рыцарей Черного леса» у него было намного больше сведений, чем смогли бы дать допросы десятка пленных.

— На это я и не рассчитывал. Но трех дней, полагаю, будет достаточно? По условиям, изложенным в письме, у вас есть даже десять суток. Они остаются в силе. Мои люди пока не будут знать правды о личности, посетившей меня сегодня. Так что чувствуйте себя не связанным никакими обстоятельствами.

— Божественно. Выведите нас за ворота крепости. Только пистолетик свой оставьте на столе.

— Странно, — проворчал Штубер, надевая ремень. — Мне казалось, что между нами уже достигнуто полное взаимопонимание и доверие.

— Спишите это на недостатки моего характера. Не люблю неприятных неожиданностей.

Они уже собирались выходить, когда послышались шаги и на пороге появился коренастый фельдфебель с багровым, как у мясника, лицом.

— Хайль Гитлер! Господин гауптштурмфюрер, — обратился он к Штуберу, — тренировка закончена. Пленные — в подземелье. И наши курсанты, и русские измотаны до предела.

Штубер исподлобья посмотрел на фельдфебеля, потом на Беркута. Доклад показался ему явно не ко времени: Беркут не должен был знать о пленных. Однако изменить он уже ничего не мог.

— Вы свободны, фельдфебель. И запомните: утром пленных должно быть столько же, сколько сейчас.

— Если прикажете, могут даже появиться лишние.

— Не умничайте, фельдфебель! Обычная тренировка, оберштурмфюрер, — обратился к Беркуту, как только Зебольд исчез.

— Я так и понял, — кивнул лейтенант.

Выждав, пока шаги Зебольда на лестнице стихнут, пошел за ним и Штубер. Он спустился первым.

— Приехали сюда машиной? — спросил уже у выхода.

— Да.

— Нашей машиной?

— Вашей.

— На которой мои люди отвозили старого бравого солдата времен Первой мировой?

— Разумеется…

— Значит, ефрейтор и конвоир?… — растерянно спросил Штубер.

— Водитель жив. Мы отпустим его.

— Не надейтесь, не похвалю, — проворчал эсэсовец. — Операция не столь уж сложная. Кстати, я давно отдаю предпочтение партизанско-диверсионным методам ведения войны. Совершенно убежден, что будущая мировая, если она возникнет, будет вестись не дивизиями и армиями, а небольшими диверсионно-террористическими группами хорошо подготовленных агентов. Несколько таких групп способны за неделю — две деморализовать и обескровить любую средней величины европейскую державу. Железные дороги, аэропорты и вокзалы, склады, кинотеатры, стадионы, правительственные учреждения и пункты связи… Уничтожение их повлечет за собой колоссальные моральные и материальные потери и полнейшую политико-экономическую дестабилизацию.

— Было бы лучше, если бы человечество обошлось без этой самой третьей мировой. А что касается прелестей партизанской жизни и партизанских методов войны… еще в этой, Второй мировой, то я не думаю, чтобы после этой бойни человечество снова решилось взяться за оружие.

— Возьмется, лейтенант, возьмется. Еще вспыхнут сотни больших и малых войн — никуда нам от своей сущности не уйти. Да, забыл спросить: как вам удалось вырваться из дота? Для меня это непостижимо. Вы что, сумели уйти оттуда еще до того, как мы его замуровали?

— Сумели, — ответил Громов, ни секунды не колеблясь. Он не хотел, чтобы Штубер узнал правду о его спасении.

— Не верю. Это было невозможно. Вы что-то скрываете. В доте был запасной выход, о котором знали только вы, то есть комендант. Разве не так? Какой смысл делать из этого тайну сейчас?

— Там все было не так. Но обойдемся без подробностей. Главное, что мы выбрались оттуда.

— Ладно, выбрались так выбрались, — согласился Штубер, не скрывая своего разочарования. — Жаль, что не согласились тогда с моими предложениями и не перешли на сторону Германии. Сколько времени потеряно!

Во дворе крепости Беркут огляделся. Солнце уже скрылось за стеной, и двор заполнили холодные тени — призраки башен. Он обвел взглядом двор, крепостные стены, ведущие на них полуразвалившиеся лестницы. Нет, то, что происходит за этими древними стенами сейчас, никак не вписывается в романтическую, полную тайн историю цитадели. Хотя, несомненно, станет еще одной главой этой истории. Еще одной легендой.

Мазовецкий ждал его у входа в подземелье. Он беседовал с фельдфебелем, который только что докладывал Штуберу о пленных. Сразу бросилось в глаза, что они уже успели найти общий язык: Мазовецкий о чем-то рассказывал фельдфебелю, а тот хохотал и хлопал поляка по плечу. Чуть поодаль виднелись шесть больших серых палаток, возле которых толпились солдаты. Там же стояла полевая кухня. В углу, между башней, в которой помещался штаб, и стеной, несколько солдат отрабатывали приемы рукопашного боя, переговариваясь при этом по-русски…

«А их немало, тех, кто принял предложение Штубера… — с досадой подумалось Громову. — Тренируются, готовятся выжить, чтобы попасть в группу Скорцени, а, возможно, и дождаться третьей мировой».