Ураган по имени «Чингисхан» - Сергей Самаров

— Мне кажется, смерч этот основательные разрушения устраивает, по крайней мере, шиферные крыши абсолютно четко разбирает. Только что шифер листьями летел. Как в листопад…

— Силища жуткая… — из глубины траншеи прогудел старший лейтенант Логвинов, который уже успел полюбоваться смерчем. — Я видел, как он какой-то сарай рубленый целиком поднял и метрах в десяти бросил.

— Сараи рублеными не бывают, — заметил кто-то из временных обитателей убежища, скрытый темнотой. — Это баня. Моя, наверное. У нас здесь всего две бани рубленые — у меня и на другом конце поселка. Похоже, я намылился, а вымыться не успел. Баня кончилась.

— Придется холодный душ принимать, — спокойно проговорил старший лейтенант Логвинов.

— Всем, и нам тоже, придется такой душ принимать, — согласился Устюжанин. — Дуэт Чингисов нам это удовольствие обеспечил в полном объеме. — Он не оборачивался, но говорил громко — специально для тех, кто за его спиной стоял, и ветер уносил голос подполковника далеко в убежище. — Я раньше никогда фильмы ужасов и всяких катастроф не смотрел. Мне не интересно было. Но теперь представляю, что там показывают. Впечатляет…

Откуда-то из глубины траншеи донеслись вдруг испуганные крики. И одновременно по всей траншее прошло едва уловимое движение, хотя никто там не бегал, не суетился. Тем не менее общая тревога, похожая на ветерок, явственно почувствовалась. Виталий Владиславович обернулся, осмотрел площадь у себя за спиной, покачал головой и сошел с ящика, уступив место Изжогину. Несмотря на уверения старшего прапорщика Шевченко, ящик Изжогина выдержал. Но сам полицейский подполковник не выдержал наблюдения. Он был на полголовы выше Устюжанина, и ветер сильно бил ему в лицо. Мотая головой, Изжогин тоже слез с ящика и наклонился вместе с Виталием Владиславовичем.

— Что там произошло? Что за крики? — Устюжанин не знал, кого спрашивать, потому что сам дальше входа не проходил и не имел информации о том, кто и где расположился. Но ответ пришел откуда-то издалека, слегка напоминая игру в «глухой телефон». Передавали, видимо, слова и фразы друг через друга, причем не сосед соседу, а через определенное число людей. Информация при этом неизбежно должна была исказиться, но проверять ее смысла, времени и, главное, возможности исправить положение не было.

— Там, говорят, поверху смерч прошел. В щель между плитами ворвался, женщину и ребенка с ног сбил, а потом бетонную плиту приподнял и с места слегка сдвинул.

— Не может ветер бетонную плиту поднять, — не поверил Изжогин. — Ему зацепиться не за что. У лежащей плиты парусности нет. Ни ветер, ни смерч…

— Смерч нашу траншею, действительно, перешел, — сказал Устюжанин. — Не самый широкий, но самый быстрый. Их над поселком четыре штуки прогулялось. Этот был узким, но передвигался быстрее всех. Он какой-то, я бы сказал, внешне более сконцентрированный на разрушениях. Резкий, злой и мечется из стороны в сторону. Невозможно траекторию просчитать. А что он может поднять и что не может — не знает никто. Я как-то слышал, что в Ираке смерчем танк на сто метров перебросило. Лет так двадцать назад это было. Наш старый танк «Т-72» вместе с экипажем, а он весит не одну тонну. Что касается «зацепиться»… Плиты не настолько плотно лежат, чтобы ветру не было возможности прорваться. Плиты пустотные, за пустоты и цепанулся, как крюком. Стоило бы посмотреть, но траншея людьми набита, придется чуть не по ним идти.

Старший прапорщик Шевченко, человек, в общем-то, вполне самостоятельный по возрасту и по характеру, воспользовавшись тем, что подполковники отвлеклись и наружу выглядывать больше не стремились, решился сам посмотреть на ураган. Любопытство, бывает, даже старым воякам свойственно. Он встал на ящик, старательно вытянул шею, компенсируя недостаток роста, и тут же чуть не упал с него.

— Что-то там страшное прямо на нас летит…

— Что? — обернулся Изжогин.

— Черная стена… В полнеба…

Устюжанин стоял спиной к старшему прапорщику. Тот говорил негромко, а ветер свистел, врываясь в наспех сделанное укрытие. Тем не менее Виталий Владиславович каким-то образом услышал и, одним движением обогнув любопытствующего, но небыстрого в движениях подполковника Изжогина, вскочил на ящик, выглядывая наружу. И тут же соскочил назад, замахал обеими руками, требуя немедленного действия:

— Все… Быстро… В глубину, под плиты, хотя бы на десяток шагов… Лица закрывайте, кто чем может… И осторожно, детей не передавите… Детям лица закройте… Первые тридцать метров, закройте детям лица… И себе… Старайтесь дыхание задержать как можно дольше…

Устюжанин сам снял с головы мягкую кепку от полевой формы и плотно прижал ее двумя руками к лицу, хотя уйти в глубину, как другим советовал, не поспешил, видимо, опасался создать толкотню, в которой могут придавить детей.

И Изжогин рядом с ним остался. У этого мягкой кепки не было, полицейская фуражка закрыть лицо не могла, как кепка от полевой армейской формы, поэтому подполковник просто прикрыл лицо двумя ладонями. Но ладони у него были такими, что даже его широкое лицо смогли прикрыть.

— Иван Иваныч! — позвал Устюжанин, показывая на место между собой и Изжогиным.

Старший прапорщик Шевченко тут же занял его, тоже встал спиной к выходу и закрыл лицо почти такой же, как у подполковника, кепкой от полевой формы.

Черная и горячая пыль ворвалась в траншею тугой струей, ответвившейся от общего мощного широкого потока. Головы двух подполковников и старшего прапорщика, хотя рост Изжогина был никак не меньше ста девяноста сантиметров, не доставали, конечно, до плит перекрытия, дрогнувших под ветром, и потому они не могли своими телами полностью перекрыть поток пыли, тем не менее, пошатнувшись под резким ударом в спину, выстояли и частично поток перекрыли. Но все же значительная часть его прорвалась и пронеслась дальше. Из глубины траншеи послышался множественный кашель, далеко не все сумели закрыться вовремя. Кто-то просто долго раздумывал, кто-то хотел узнать необходимость такого действия, кто-то просто ничего подходящего под рукой не имел, а кто-то свое обычное легкомыслие проявил.

Но черный и тугой поток пыли достаточно быстро прекратился, и следом за ним ливанул громкий, звучный, яростный дождь. Даже не дождь, а ливень, который превосходил по своей силе и интенсивности все понятия людей о ливне. Гром в небе грохотал постоянно, и где-то в стороне протрещала скрипучая молния. Свет ее вспышки проник в траншею, показывая, что небо разбушевалось не на шутку. Но уже можно было перевести дух.

Подполковник Устюжанин первым опустил кепку. Шевченко последовал примеру своего командира. Изжогин просто отвел ладони от лица. Его фуражку черным потоком сорвало с головы и унесло куда-то внутрь траншеи.

— Что это было? — переводя дыхание, спросил Шевченко. — Мне шею ветром обожгло… — Он потрогал свою крепкую шею ладонью и покачал головой.

Подполковник Устюжанин объяснил, что увидел в тот короткий миг, на который высовывался из траншеи:

— Ветер принес черное облако со сгоревших складов. Там еще не все полностью прогорело, вот тлевшие угли и летели. Поселку повезло, что следом за этим облаком дождь пришел. Если что-то и загорелось, дождь все сразу залил.