Аллигат - Жанна Штиль

— Вы знаете, это с вашей лёгкой руки всё началось, — голос лорда Хардинга звучал холодно и отстранённо.

Траффорд понял, что тот имеет в виду. Следовало бы уйти и не быть невольным свидетелем разговора отца с сыном. Но, как же завтрак, который остывает на подносе? Хозяин привык принимать пищу в строго отведённое время. Дворецкий опустил глаза на ещё горячие сосиски с яйцами, холодную говядину, сыр, гренки с вишнёвым джемом и парящий чай со сливками.

— Не иронизируй, сын! Ты решил мне отплатить? — резко и отрывисто спрашивал его сиятельство. — Мстишь за то моё судьбоносное решение? Неужели ты так неблагоразумен, что всерьёз надеялся на иной результат? Да ты ничего не знаешь!

— Чего я не знаю? — старательно сдерживал прорывающееся раздражение Стэнли и пытался сохранить нейтральный тон. — Уступите вы тогда, и сейчас на ваших коленях сидел бы пятилетний внук или внучка.

— Чёрт, Стэнли, не зли меня! Ты ведёшь себя неподобающим образом. Ты забыл, чья кровь течёт в твоих жилах? Нашего рода! Ты обязан передать эту кровь по наследству и продлить род.

— Вас всегда чистота крови волновала больше истинных чувств.

— Истинных чувств?! — взорвался граф. — Что ты знаешь об истинных чувствах? Твоя жена может умереть, а ты всё болтаешься в плену старых воспоминаний! Ты думаешь, той рутинёрше нужен был ты? Ей нужно было твоё наследство и титул!

— Она любила меня, — тяжело роняя слова, возразил виконт.

— Любила? — хмыкнул его сиятельство. — Что ж не пошла за тобой? Почему оставила? Поняла, что от тебя не будет прока? Не будет титула, не будет наследства.

— Это вы так захотели.

— Вижу, ты до сих пор так и не прозрел, — голос графа стал тише. Казалось, он предался воспоминаниям. — Да, именно так захотел я. И ты обязан прислушиваться к моим словам. Если бы я увидел в её глазах любовь к тебе…

— Она была.

— Это ты так думал. Я намеренно воспротивился вашему браку, желая проверить истинность её чувств, за которые ты сейчас ратуешь. И каков результат? Да ты должен благодарить Господа, что он уберёг тебя от неверного шага.

— Господа в вашем лице, — усмехнулся Стэнли.

— Именно в моём! Это моё наследство, а не Господа и я вправе распорядиться им по своему усмотрению.

Лорд Малгри замолчал.

Траффорд прислушался: не пора ли войти? Он сжал ручку двери, но открывать не спешил. Повисшая за дверью тишина казалась враждебной.

— Почему твоя жена сейчас в постели под присмотром сиделки? — прервал длительное молчание его сиятельство.

— Вы знаете. Это был несчастный случай.

— Несчастье в том, что её отец, маркиз Стакей, согласился на брак с тобой. Старый я глупец! Я места себе не нахожу, думая, что стал виновником несчастий Шэйлы. Ты не заслуживаешь её. Если бы я мог повернуть время вспять, я бы никогда не подтолкнул тебя к этому браку.

— Отец, вы что говорите? — голос виконта прозвучал надтреснуто. — Если бы она мне не понравилась, вы бы не смогли повлиять на моё желание взять её в жёны. Я уже не тот прежний юнец.

— Послушай, Стэнли, теперь уж поздно сетовать, но до такого состояния довёл свою жену ты́ и никто другой. Так трудно подарить ей толику внимания и тепла? Думаешь, я не знаю о твоих ночных визитах к этой… как её… Лоис? Подозреваю, что и Шэйла об этом догадывается, — тяжело вздохнул граф. — Думаешь, если в следующий раз ты позволишь себе по отношению к жене неуважение, то у меня дрогнет рука лишить тебя наследства? Ты ошибаешься.

— Отец…

— Не перебивай меня!

— Вы преувеличиваете.

— Бог свидетель, когда я увидел пришедшую в себя девочку, я испытал истинное счастье. Если бы она умерла, я винил бы в её смерти — нет, не тебя, — себя. За то, что тогда подтолкнул тебя к этому решению. Но, дело сделано и теперь не смей, слышишь, не смей её обижать. На твоё счастье мне плевать. Подари мне внука и делай, что хочешь. Делай и оглядывайся, чтобы ни одна тварь не смела косо глянуть в её сторону. И только посмей её обидеть. Не можешь сделать её счастливой, не делай хотя бы несчастной.

— Отец…

Траффорд услышал громкий скрип ножек отодвигаемого стула.

— Не спорь! И помни, защищая её, ты защитишь своё будущее. Женщина всю жизнь должна находиться под защитой: сначала — отца, затем — мужа, потом — сына. И как бы ты ни относился к своим обязанностям по отношению к своей жене, запомни — два года назад поместье Малгри-Хаус стало для неё родным домом. Теперь это навсегда! Господь даёт тебе шанс всё исправить. Если ты им не воспользуешься, что ж… Ты можешь уйти, когда пожелаешь, но она останется здесь. Если ты не способен дать ей опору и защиту в жизни, то это сделаю я. Как её второй отец. И всё же я очень надеюсь, что от тебя она родит защитника для себя, а мне — внука и помощника.

Поднос в руках Траффорда подрагивал. Сахарница дребезжала, касаясь тарелки с остывшим завтраком. В уголках глаз старого слуги блестели слёзы гордости — его хозяин, как всегда, был на высоте.

— Траффорд, подавай завтрак, — услышал он спокойный голос графа.

Предусмотрительно отступив от двери на два шага, дворецкий повернул поднос в сторону. Он и в этот раз не ошибся: из резко распахнувшейся двери выскочил бледный виконт и, бурча под нос ругательства, поспешил в сторону лестницы.

Вынырнув из забытья и в очередной раз убедившись, что вокруг те же декорации, Ольга мрачно наблюдала за Мадди. Оказавшись личной горничной леди Хардинг, она сновала туда-сюда, действуя на нервы и мешая сосредоточиться. Больная желала полного уединения, чтобы без внешних раздражителей обдумать, как вести себя дальше.

Худощавая Мадди не выглядела старше Шэйлы, но невыразительное узкое лицо, плотно сжатые губы и уложенные венцом на голове чёрные косы старили её. Одетая в тёмно-серое форменное платье с белым фартуком, она утром расчесала миледи волосы и заплела их в косы; сложила в комоде принесённое с собой чистое бельё и пересчитала кипу салфеток; перенюхала не одну пару перчаток и отложила в сторону нуждающиеся в чистке; зачем-то перетрясла платья на полках и переставила обувь в нижних ящиках шкафа. Вроде, все дела сделаны, но уходить горничная не спешила, молчаливо и выжидающе посматривая на хозяйку.

Ольга тяготилась навязчивым обществом незнакомых людей, их повышенной заботой и чрезмерным вниманием. Редкие приступы сильнейшего возбуждения сменялись апатией. Вот и сейчас наплывало равнодушие. Она села на постели и прислушалась к себе. Снова клонило в сон. Нарушить накатывающую неподвижность можно было лишь действием.

Не терпелось заняться обследованием спальни. Ничто не расскажет о человеке лучше вещей, которыми он себя окружил. Есть надежда найти записки, письма, наконец, дневник, который охотно ведут некоторые не особо занятые дамочки. Из него она узнала бы много полезного.