Дневник нарколога - Александр Крыласов

— Молоток, — одобрила блондинка, — меня Светой зовут.

— Меня Леней. Мне бы что-нибудь из местной кухни: пармской ветчины, лазаньи, пасты болоньезе…

— Я тебя такими «деликатами» накормлю, — перебила Света, — век не забудешь. Садись за столик, сейчас все принесу. Откуда будешь?

— Из Москвы.

— Центровой. А я из Тамбова. Двенадцать лет тут маюсь.

— Ну, прям так и маешься? — не поверил Куприянов. — Хозяин, что ли, лютует?

— Я сама здесь хозяйка.

— Ничего себе, — присвистнул путешественник и поплелся занимать столик.

— За этот не садись, — крикнула Света, — за этим мой муженек сидит. Он должен быть всегда у меня на виду.

— Семейный бизнес — это круто.

— Да уж, круче некуда, — хлюпнула носом Света и пошумела: — Хью, где тебя черти носят, иди сюда, скотина безрогая.

Из подсобки выскребся нетрезвый гражданин лет шестидесяти с венчиком ярко рыжих волос вокруг убедительной лысины и дурашливой улыбкой. Света, тяжело вздыхая, что-то затараторила по-итальянски и английски. Хью качнуло в сторону, но он бодро поскакал выполнять приказ. Леня прислушался к стариковским разговорам. Единственное, что он уловил — во всем виноват Берлускони. Самый древний дедушка, по виду далеко за девяносто, несколько раз провел большим пальцем по горлу при упоминании старины Сильвио и угрожающе ощерил беззубый рот. Видимо, такая нагрузка была старику уже не по зубам, он начал клевать носом и в результате выронил стопарик.

— Не спи, дон Серджио, замерзнешь, — выскочила на звон разбившейся посуды Света и принесла старикашке новую порцию.

— А что они пьют? — полюбопытствовал Леня.

— Граппу, — рассмеялась Света, — настоящие мафиози пьют только граппу. Дон Серджио в семидесятых пол-Италии держал, а сейчас стакана удержать не может.

— Так они все-таки старые мафиози?

— Они старые пердуны, — вынесла приговор Света и пошла за «деликатами».

Старики как-то негативно реагировали на слово «мафиози», и Леня решил на всякий случай сменить тему. Света как раз вынесла поднос, уставленный закусками среднерусской полосы.

— Секи, Леня, вот маринованные помидорчики. Вот мортаделла, она, конечно, похуже любительской колбасы, но тоже ничего. Вот картошечка, вот лучок. Вот гребаная пармская ветчина. Никакого сравнения с тамбовским окороком. Ел тамбовский окорок?

— Ел.

— Вот это «деликат». А пармская ветчина, тьфу. Одна голимая соль.

— Миле грацие, — блеснул итальянским Куприянов.

— Говори по-русски, обижусь, — предупредила хозяйка.

— Как скажешь. — Леня налег на провизию, которой питался всю свою сознательную жизнь.

Мортаделла действительно была один в один любительская колбаса, лучок шибал в нос не хуже, чем в Москве, а маринованные помидоры оказались такими же, что он ел два дня назад на родительской даче.

— Вкуснота? — с материнской улыбкой спросила Света.

— Вкуснотища, — вспомнил путешественник выражение из далекого детства.

— Жуй, жуй, глотай, — Света погладила Куприянова по голове, — а хочешь, самое козырное блюдо принесу?

— Давай, — согласился Леня, рассчитывая на лозанью или фокаччо.

Светик метнулась в подсобку и принесла очередное блюдо, подозрительно напоминающее обычный винегрет.

— Ин салато руссо, — хозяюшка поставила локти на стол, подперла подбородок кулачками и стала наблюдать, как Куприянов хомячит тривиальный винегрет. — Черт меня занес в эту Италию, — пожаловалась блондинка, — налогами задушили, взяток не берут, один раз продинамила их с квартальной отчетностью, так они тратторию сразу опечатали. Здесь с этим строго. А хочешь на меня на молоденькую посмотреть?

— Давай, — согласился Леня, рассчитывая увидеть грудастую пампушку у кухонной плиты.

Света потенькала телефоном, и Куприянов увидел редкую красавицу на фоне Эйфелевой башни.

— Такой я была двадцать лет тому назад, — шмыгнула носом Света, — сначала пять лет работала моделью в Париже, потом два года в Лондоне. Год жила в Испании, а последние двенадцать лет безвылазно торчу здесь. Прямо изозлилась вся на местные порядки. Первым сортом можно быть только дома.

— Так и езжай домой.

— Куда ж я без своего Хью. Мы с ним еще в Лондоне познакомились. Тогда он журналистом работал, — Света кивнула на муженька.

Хью, оставшись без надзора, уже успел нализаться в дупель и мирно дремал за своим законным столиком.

— Итиш твою мать, — заругалась хозяйка, — опять накеросинился, окаянный. Англичане, они же, как русские, пока не нажрутся, не успокоятся. Итальянцы — другое дело. Ни одного пьяного за все годы не видела.

Света принялась тормошить сонного супруга. А дон Серджио вдруг грозно заклекотал. Мимо пиццерии протопало два молодых туриста, на чьих майках красовался портрет дуче. Деды схватили свои костыли и палки, намереваясь навешать поклонникам Муссолини. Те сразу дали деру, решив не связываться с заслуженными поборниками демократии.

— Алла ностра, — продребезжал дон Серджио и поднял стакан, предлагая отпраздновать одержанную победу.

— Алла ностра, — эхом загундели бывшие гангстеры и сделали крошечные глотки.

Леня стал собираться и попросил счет. Плата оказалась подозрительно маленькой, и Куприянов стал выгребать из своего рюкзака все, что так или иначе могло напомнить Родину. Русские сигареты, зажигалка, шариковая ручка, последний роман Акунина легли на столик рядом с пустыми тарелками. Хозяйка «крутой гангстерской малины» всплакнула, как на родной тамбовщине. Куприянов попрощался и собрался уходить.

— Погоди, — крикнула вслед Света, — я тебя тоже гостинчиком побалую.

Она вынесла из подсобки литровую банку маринованных помидоров и сунула Куприянову в рюкзак. Деды с нескрываемой завистью посмотрели на Леню, а дон Серджио ревниво поднял свою стопку и пробурчал:

— Алла ностра.

— Алла ностра, — отозвались потрепанные временем братки.

— Что они лепечут? — спросил Куприянов.

— За наше здоровье, — перевела Света.

— Ну, ну, — усмехнулся Куприянов и пошел на вокзал. До него еще было идти и идти.

Леня Куприянов тащился по раскаленному Дубровнику и присматривался к ценам в местных едальнях. В его нагрудном кармане покоилась аккуратно сложенная купюра в двадцать евро, и Леня склонялся к мысли, что с такой суммой проще купить себе гирос (шаурма по-нашему) и бутылку воды. Но дешевых общепитовских точек вокруг не наблюдалось, зато всюду пестрели вывесками заведения посерьезней. Куприянов встал возле одного такого ресторанчика и принялся переводить в уме евро в куны и обратно, попутно сверяясь с ценами на рекламном щите.