Медный всадник. Жизненный путь Этьена Фальконе - Елизавета Топалова

Среди гостей был и Бюффон. «Естественная история» Бюффона, который в одной из статей Энциклопедии был назван гением, вызвала ожесточенную критику со стороны церкви. В первых томах Бюффон, отстаивая идею об изменяемости видов под влиянием условий среды, сделал опрометчивые допущения о происхождении осла от лошади. Гнев церковников не заставил себя долго ждать. По поводу ошибок в первых томах «Естественной истории» было опубликовано письмо теологов Сорбонны: «Автором владеет еретическая идея эволюции, тогда как известно, что все животные по паре вышли из рук творца и были тогда такими же, как сейчас. А г-н Бюффон утверждает, что виды произошли от смешения и изменения видов, что осел – выродившаяся лошадь. Он проводит кощунственные опыты: скрещивает быка с ослом, овцу с козлом, собаку с волком; кролик покрывает курицу, и следует ждать от этого какого-то невиданного потомства… Но за двадцать веков со времен Аристотеля не было установлено появления новых видов. Далее – если осел произошел от лошади, то почему между ними нет промежуточных форм? Бесплодие гибридов также противоречит эволюционной идее. Итак, осел есть осел, а никак не выродившаяся лошадь».

Бюффон сделал все, чтобы избежать придирок богословов. В ответ на письмо Сорбонны он опубликовал свое покаянное письмо, чем вызвал недовольство энциклопедистов. Однако Бюффон вовсе не отказался от проповедования своих взглядов, но стал облекать их в менее уязвимую форму. Он изложил идею эволюции, а затем публично отрекся от нее, не предоставив сколько-нибудь убедительных доказательств обратного. Усыпив бдительность иезуитов, чтобы избежать нападок, он продолжал высказывать самые рискованные мысли, представляя их на размышление читателя, а затем развивал вполне благочестивые рассуждения на эту тему, делая вид, что его позиция совпадает с позицией оппонентов, как, например, в вопросе о происхождении человека от орангутанга.

– Любую мысль можно высказать иносказательно, – делился он опытом в кругу энциклопедистов. – Совсем не обязательно соглашаться с ней самому, достаточно убедить читателя в том, что я неправ.

– Значит, вы действительно допускаете мысль о том, что человек имеет в качестве своего предка орангутанга? – едва сдерживая негодование, спросил его Руссо.

– А почему бы и нет? – невозмутимо ответил Бюффон. – Также и Линней считал, что существует один из видов обезьян, который слился с человеческим видом. Если судить по форме, то некоторые виды обезьян вполне могут быть приняты за разновидность человека.

– Возможно, вы и произошли от обезьяны, но я отказываюсь признать своим предком орангутанга, – вспылил Руссо. – Если вы делаете такое допущение, что человек произошел от обезьяны, то почему бы не предположить и обратное – что обезьяна произошла от человека, и обезьяны – это бывшие люди?

Бюффон, не обращая внимания на реплику Руссо, продолжал:

– Да, с точки зрения церкви человек – совершенно особое существо, созданное в отличие от скотов по образу и подобию Божьему. Человек действительно шедевр природы, он стоит во главе животного мира, но это ничего не значит. Природа вовсе не так целесообразна, как это представляет церковное учение. Частые болезни, ненадежность человеческого организма – может ли быть таким несовершенным божье творение? В главе моей «Естественной истории» о свинье, рассматривая строение ее ноги, я указывал на два пальца, которые совершенно не нужны свинье для хождения…

– А вы абсолютно уверены в этом? – иронически осведомился у него Руссо. – Ведь может так случиться, что через сто лет наука выяснит совершенную необходимость этого органа. Утверждать столь категорично можно, лишь зная абсолютно все и об этой свинье, и о мире, который ее окружает…

Из энциклопедистов, пожалуй, один Руссо одобрял работу Фальконе в церкви Святого Рока. «Рок – это разумные требования, чтобы мы терпеливо сносили несчастья, старались иногда предвидеть будущее и понять самих себя, чтобы знать, добро или зло для нас то, что с нами случается», – рассуждал Руссо. Дидро, напротив, скептически относился к тому, что Фальконе сделал для церкви Святого Рока. «Вы освящаете своим талантом фанатизм и невежество, – с досадой говорил он Фальконе. – Вера в рок и судьбу наивна и удобна лишь для безвольных людей. Человек сам творец своей судьбы. Личность, избавленная от гнета церковных суеверий и слепой веры в судьбу, становится свободной».

Одновременно с работой в церкви Святого Рока Фальконе трудился над скульптурными миниатюрами в Севрской фарфоровой мануфактуре. Участие Фальконе в Салоне 1757 года принесло ему небывалый успех. Там были выставлены две его миниатюры: «Грозящий Амур» и «Купающаяся нимфа источника», которые были исполнены для парижского особняка маркизы де Помпадур. Благородная простота и изящество скульптур вызвали восторг публики. Дидро, который к тому времени начал писать обзоры Салонов для журнала Мельхиора Гримма «Литературная переписка», отзывался так: «Нимфа – это воплощение юности, чистоты и женственного обаяния». А когда речь шла об Амуре, критики просто захлебывались от восторга.

Амур – маленький бог Древней Эллады, который, повсюду летая, своими любовными стрелами поражает сердца людей. Многие пытались изобразить Амура. Это был и юноша, и мальчик, но лишь у Фальконе это игривый и веселый ребенок, который, лукаво улыбаясь и как бы предостерегая, грозит совершить очередную шалость – пустить стрелу в намеченную жертву. Все в нем – крылья, перышки – кажется живым и трепещущим.

Выставка совпала по времени с появлением в Париже Вольтера, который после приезда из Пруссии обосновался в Швейцарии. Он наконец получил из России официальное предложение для написания «Истории царствования Петра I». Граф Иван Иванович Шувалов, камергер императрицы Елизаветы Петровны, человек, может быть, самый сведущий в России, доставил ему все нужные документы, который готовил для него универсальный русский гений Ломоносов. «Когда посол Веселовский передал мне предложение генерал-адьютанта Шувалова, я ответил ему: вы предлагаете мне то, к чему я стремился 30 лет», – рассказывал Вольтер. Теперь, закончив работу, он собирался поселиться в предместье Парижа Ферне. Перед отъездом, посетив Салон, Вольтер оставил на пьедестале Амура надпись: «Кто бы ты ни был, вот твой господин, он есть, он был и будет им».

– Я согласен, что Амур мой господин, но уж никак не господина Фальконе, – рассмеялся Бюффон, прочитав написанное. – Всем известны его пуританские взгляды, внушенные ему сначала Сократом, а потом монахами из церкви Святого Рока.

Фальконе ничего не ответил. Вольтер, проницательно взглянув на него, сказал:

– Ваш Амур похож на ангела. Кто он – ангел добра или зла? Ангел-хранитель или ангел-искуситель?

– Согласно греческой мифологии Амур – это Эрос, – уклончиво ответил Фальконе. – По словам Сократа, Эрос не великий бог, и он не бог. «Эрос смертен?» – задавали вопрос древние и отвечали: «Нет, он нечто среднее между смертным и бессмертным». Эрос великий демон, а всякий демон – посредник между человеком и Богом.

– Но он вовсе не похож на демона, – улыбнулся Вольтер.

– Да, демон прекрасен, – ответил Фальконе, – но Амур – действительно не мой господин.