Подводная одиссея. "Северянка" штурмует океан - Владимир Ажажа

Меня будят часа в два ночи. Передают, что специальный фотокорреспондент «Известий» хочет немедленно запечатлеть нас на пленку в отсеках подводной лодки, а утром возвратиться в Москву самолетом. В последнюю ночь перед выходом в море, когда все только заснули, это было, пожалуй, слишком. Я прошу дежурного по экипажу сообщить корреспонденту Темину, что все отдыхают и сейчас о съемке не может быть и речи. Но с шумом распахивается дверь, и на пороге появляется обвешанный аппаратами и блицами, с неотразимой улыбкой Темин в большой пушистой шапке. Мы не успели выразить свои чувства, ибо он с места в карьер начал нас уговаривать, просить, умолять. Сон был уже нарушен, и все получилось «по Темину»: мы делали строгие лица, улыбались, вставали, садились, прошли на «Северянку» и даже фотографировались на фоне новогодней елки, предусмотрительно припасенной Крупиным, которого мы, не сговариваясь, стали величать «Огонек». Это был напор фотокорреспондента высокого класса, и наше недовольство сменилось почтением, когда мы узнали, что именно Виктор Антонович Темин снимал пленение Паулюса, знамя Победы над Рейхстагом и моменты подписания актов о капитуляции Германии и Японии. Благополучно завершив свой «партизанский» налет, Темин исчез. А часы уже показывали утро.

В отсеках слышны шутки по поводу того, что выходим в море в понедельник, хотя никто не считает выход в этот день несчастливым. Разговоры о понедельнике – скорее кокетничание со старыми морскими традициями. Сетуют на другое – скоро Новый год, и его придется встречать вдали от дома, семьи. Но ничего не поделаешь, надо спешить, чтобы успеть застать в море скопления зимующей сельди. Через неделю-две, по данным ПИНРО, следует ожидать начала ее миграции к нерестилищам. Ведь главная задача нашей экспедиции – наблюдение за сельдью именно во время зимовки, когда ее удается ловить разноглубинным тралом и когда, по-видимому, есть надежда увидеть ее в иллюминаторы. А опоздаем – начнется новая фаза жизненного цикла сельди, заговорит мощный голос инстинкта продолжения рода рыбы, она станет подвижной, пугливой, да и разбежится, пожалуй, от нашей лодки.

В первом отсеке идет размещение и сразу же крепление по-штормовому научного оборудования – киноаппаратов, аккумуляторов, ящиков с пленкой и различными мелочами, которых всегда так много в каждой экспедиции. Устраиваться надо всерьез и надолго, а это не так просто. В отсеке тесно. По обеим сторонам его в три ряда висят на железных цепях узкие койки, их составляет остов – металлические трубы и натянутый на него брезент. Разминуться в проходе с товарищем можно лишь повернувшись боком. Естественно, что в таких условиях не обходится без «пограничных инцидентов», но в конце концов каждая вещь находит свое место.

Затем началась «раздача» спальных мест. Старший помощник командира Борис Андреевич Волков, огромный детина, которому впору служить на просторном крейсере, большинству «научников» определил места в первом отсеке – ближе к рабочему месту. Радаков получил в свое единоличное пользование койку-«люкс». Она самая верхняя, в третьем ярусе, а потому, поскольку не мешает проходу, нормальной длины. Остальные две, расположенные ниже, укороченные – ложе идеальное для прокрустовых целей. Меня поселили во втором отсеке на диване кают-компании. Название – диван, а на деле что-то вроде кожаного сиденья в грузовой автомашине. Когда я пообвыкся, оказалось, что места вполне достаточно, чтобы на целые часы забывать о том, как его мало. «Папане» – так окрестили на лодке оператора Масленникова – досталось местечко тепленькое в прямом смысле этого слова, что очень ценно на лодке, но несколько шумное – рядом с дизельным отсеком; чтобы собеседник тебя понял, нужно кричать ему в ухо что есть мочи. Но, как вскоре выяснилось, «папаня» не из таковских, чтобы из-за этого потерять сон или аппетит.

На лодке вообще сибаритам «не климат». Воздух сырой: металл отпотевает и покрывается каплями воды. Но нас не страшат влажные простыни – все равно месяц придется спать, не раздеваясь. Температура не превышает девяти градусов. А когда идет зарядка аккумуляторов и в лодке во избежание накопления выделяющегося при этом водорода устраивается солидный сквознячок, температура падает до пяти-шести градусов. На этом фоне новички уже спокойно восприняли известие о том, что на лодке нет душа, и слово «баня» вычеркнуто из походного лексикона подводников.

Но пора и в поход. Без четверти двенадцать прозвучали уже знакомые команды. На этот раз мы уходили незаметно, провожающих было мало. Лодка неслышно поплыла по стихшим наконец водам Кольского залива, быстро приближаясь к открытому морю.

Еще не все успели, как принято говорить у подводников, «осмотреться в отсеках», как из центрального поста раздалась команда:

— В отсеках закрепиться по-штормовому!

Смысл этой команды для непосвященных стал понятен через несколько минут, когда какая-то невидимая сила толкнула Бориса Соловьева в грудь и заставила сесть на койку радиста, а пишущая машинка выскользнула из-под ног «Огонька» и тут же была отброшена в конец отсека неизвестно откуда выскочившим чемоданом. Так дало о себе знать Баренцево море.

— Ну, теперь начнется! — шумно вздохнул рулевой Антонович на весь первый отсек.

— Что начнется? — не без испуга спросил «Огонек».

— Шторм и все прочее, — Антонович завозился с одеялами, принимая горизонтальное положение.

Нигде так постоянно и сильно не хочется спать, как на подводной лодке в море. Убаюкивающе-монотонный стук дизелей, журчание воды за стальной стенкой корпуса, полумрак в отсеках и ритмичное покачивание с борта на борт – идеальные условия для борьбы с бессонницей. Видимо, действием перечисленных факторов можно объяснить то, что человек на лодке способен начать «клевать носом» в любой момент, независимо от позы, в которой он находится. А когда амплитуда качки велика, то вставать просто не хочется. Это первое и самое распространенное проявление морской болезни. Второе ее проявление – отсутствие аппетита. Вот почему переданное по радиотрансляции приглашение ужинать населением первого отсека было воспринято без должного энтузиазма.

К ночи качать стало меньше. Поднимаемся на мостик вдохнуть морского ветра. Замечаем, что от бортов лодки время от времени отскакивают большие светящиеся шары, дающие оранжевую вспышку. Соловьев высказал предположение, что это фосфоресцируют в момент столкновения с корпусом лодки крупные медузы. Мы невольно залюбовались этой феерической картиной, но спустя минут пять вынуждены вновь спуститься вниз – мостик маленький, надо дать возможность подышать свежим воздухом и покурить другим: в отсеках не курят. В кодексе, регламентирующем жизнь подводного корабля, это правило записано под номером один. Выделяющийся во время непрерывной работы аккумуляторной батареи водород в смеси с отсечным воздухом представляет собой взрывоопасное соединение, и любая искорка может привести к катастрофе.

Вот уже почти сутки, как мы в море. Где-то слева за горизонтом Нордкап – самый северный выступ европейского континента. С мостика «Северянки» его не видно. Плавание по-прежнему, как и всегда во время переходов, совершаем в надводном положении. Мы идем на вест, качает сравнительно мало, хотя ветер сильный, почти штормовой – он направлен в корму, и волна набегает сзади. Море, серое с белым, пожалуй, действительно свинцовое, как иногда пишут о цвете моря. И кажется, что довольно светло, должно быть, оттого, что на волнах много пены – не только в гребнях, но и в ложбинах; гребни время от времени опрокидываются и рассыпаются, а белые хлопья пены расползаются полосами и белой вуалью одевают мрачные серые валы.