Varia - Михаил Александрович Лифшиц

2 августа 1979 г.

В конце двадцатых годов меня накрыла ультра-социалистическая волна, которая именно благодаря своей «левизне» была слишком буржуазна. Но в ней было свое грозное обаяние, она была продолжением, хотя и своеобразным, великой революции.

Теперь меня накрывает другая волна – обратная. Первую я поддерживал im grossen[в общем (нем.)] как «разумную действительность». Нынешняя, пробуржуазная волна мне отвратительна. Моя задача, чтобы не занесло слишком далеко вправо, чтобы история как-нибудь обошлась без реставрации Бурбонов. Это теперь – единственное, что может меня волновать.

Вера Панова как источник для познания 30-х годов. Два типа – провинциальный Дантон и мрачно-жертвенный Листопад39. Многие сошли под вечны своды ускоренным способом. Umschichtung[перегруппировка (нем.)] (постоянная), в этом и состояла сила Сталина. Семь коров тучных и семь коров тощих. Два эпицентра: падение элиты, уравнительная волна внизу, в крестьянстве. Слова А. Платонова: «Братцы, а не в нашу ли это пользу?»40[М.] Булгаков.

Время между падением элиты и утверждением догматизма (1931–1937 гг.). Ср. то же на международной арене. Преображение обывателя. Между двумя его [нрзб.].

Нужно воспользоваться материалами истории партии и Коминтерна (официальными).

18. VI.74.

Лосев41 (мне): «Известно, что у Лифшица две характерных черты – ум и бесстрашие». Я: «Слава богу, во время войны под судом за трусость не был».

Лосев рассказал (а я забыл), что в начале 30-х годов Юдин42 собирал нас в ЦК по поводу его, Лосева, «Истории эстетики». Мой отзыв был: «Это идеализм, но оставляет надежду на развитие в лучшем направлении и допускает редакционную переработку. Печатание возможно».

Записал со слов Хермана 30 августа 1974 г.

Агнесса Хеллер43, бывшая жена ученика Лукача Хермана44, сказала ему однажды: «Я не хотела бы прожить такую жизнь, как Михаил Лифшиц».

– «Почему?» – «Не иметь ни славы, ни выхода в мир, быть всегда скованным по рукам и ногам, в кольце врагов. Нет!»

«А по-моему, – ответил ей, по его словам, Херман, – если на стороне Лифшица правда, то жить нужно, как он». Вишь ты!

Начато около 1960 года.

Обижаются за то, что Солженицын не изобразил страдания бывших революционеров. Но он изобразил более важное явление – круговую поруку, согласно которой невинный страдает 45 за виновного.

Эти люди невинны, конечно, но они либо сопротивлялись установлению единовластия, либо содействовали ему, в большинстве случаев, а потом пострадали за свою трагическую ошибку. Несчастный Эйхе46.

Ну, а за что пострадали миллионы Иванов Денисовичей? Случайность? Что-то это не пахнет марксизмом и взглядом зрелого человека вообще. В частной жизни можно еще рассуждать с точки зрения абстрактной морали, но в исторических событиях такого рода есть круговая порука, по выражению Герцена. К тому же все это вышло из крестьянства, хотя и распалось на ницшеанство и толстовство, садизм и мазохизм.

Солженицын сказал однажды Твардовскому, что 1937 год был отрыжкой 1929-1930-х годов, то есть наказанием за разгром крестьянского хозяйствования. Этот взгляд Солженицына совпадает со взглядом Сталина, который однажды сказал в 1937 году, когда в ЦК полился поток писем и жалоб: «А, взвыли! А когда мы тронули с места два миллиона крестьян – молчали?» Сталин чувствовал себя «бичом божиим». Это так.

Но Солженицын останавливается на 1929-1930-х годах. А почему? Разве этот разгром был бы возможен без жадного уравнительного раздела помещичьей земли, без уравнительной волны октябрьских времен? Разве он не был его продолжением? Кто были люди, творившие «ликвидацию» и «коллективизацию»? Не крестьянские ли дети в гимнастерках и кожаных куртках, поддержавшие Сталина против партийного боярства и обрушившиеся сверху на своих? Конечно, это было не простой акцией бедноты, как это описывает Шолохов, а «революцией сверху», как гов[орит] Сталин в «Кратком курсе», но все же революцией, воплощением уравнительно-всеобщего начала.

Значит, во всем виновата революция? Так думает Солженицын теперь (1974 год, когда я приписываю эти строки). Мещанский вздор, возвращение к самой жалкой обывательщине. Александр Блок лучше понимал в начале революции, почему жгут помещичьи усадьбы (хотя они были ему, наверное, более дороги, чем Солженицыну), ибо он был мыслящим человеком из дворян, а не из вышедших в люди кулаков, владельцев экономий, будущих офицеров военного времени и «прогрессивных» технократов.

Кстати говоря, господин Солженицын, вы забыли или не знаете, что сами являетесь выходцем или более отдаленным продуктом той уравнительной волны, которая обрушилась на оскудевшее дворянство, которая привела к гибели «Вишневых садов». Ваши предки просто раньше начали, чем хунвейбины тридцатых годов. Почему же вам не понести то наказание, которое вы считаете справедливым по отношению к другим?

Кстати, чем бы вы были, если бы не октябрьская революция? Проживали бы накопленное добро или, в лучшем случае, стали бы небольшим декадентствующим прозаиком. Может быть, – это уже в лучшем случае, – эпигоном Бунина. Революция дала вам все – общий душевный подъем и народную трагедию в качестве самого большого и единственно ценного содержания вашего творчества47.

Конкретное в форме консервативного – неизбежное противоречие.

Против абстракции «передовых идей». Эта абстракция сложилась еще в XIX веке (Писарев). Оппозиция против нее была слаба, часто ложна. Но проблема зияла.

Абстракция эта до сих пор существует, поэтому прав Феллини48.

К тридцатым годам

Классика более полна (и потому более революционна) по содержанию. Примеры – «революционные переделки» пьес, ведущие к более ограниченной точке зрения и в чисто политическом смысле (пример – «На всякого мудреца…»). Но можно от театра перейти к роману – почему консервативное более революционно. Это нужно показать конкретно, разбирая содержание и допуская другие варианты (пример «Эмилии Галотти», «Разбойников»49).

Единство моей точки зрения и почему я за классику.

Как показать это в живописи?

Ср. Ольминский, ср. Глеб Успенский о Верещагине50.

Ad vocem[по поводу (лат.).] Поппер и его критика «историцизма»51:

То, что должно произойти, зачем ему содействовать? Должно произойти – это общий чертеж будущего. Но это может произойти так, что будет вовсе не хорошо, и отчасти потому – как предвидит Поппер, – что будущее поддается тоталитарному контролю.

Управление будущим состоит в диалектическом distinguo[я различаю (лат.)], выборе пути.

Это к вопросу об исторической закономерности будущего согласно схеме псевдомарксизма. Такая схема действительно противоречит «партии лунного затмения»52. Диалектический марксизм – distinguo, выбор путей будущего, область свободы в рамках необходимости.

Пример к исторической неизбежности и свободе: неизбежность централизации, абстрактная оппозиция этой необходимости, превращение ее в столь же абстрактную норму и верное решение – какая централизация? Пути ее могут быть разные. Долой отравленную принуждением. Федерализм и централизм у Ленина. Национальный вопрос и подлинное сплочение наций