Роман с Грецией - Мэри Норрис

Поскольку я не могла вернуться в свое детство и начать учить греческий с младых ногтей, я решила извлечь максимум пользы из того, что есть: использовать для этих целей английский. На самом деле в моем родном языке много греческого. Так же как из соображений вежливости я выучила когда-то первые слова parakalo и efkharisto, я запомнила и некоторые другие просто потому, что они были созвучны с английскими. Когда я приехала в отель «Ахилл» в Афинах и администратор указал мне на лифт, одну из тех крошечных европейских подъемных клетей, которые наводят вас на мысли о блоках и грузах с уроков физики, я решила испытать свой греческий и спросила: «Λειτουργει;» («Он работает?»). (Кстати, вопросительный знак в греческом выглядит как точка с запятой.) Это слово мне запомнилось, потому что оно созвучно с литургией: ритуалами и молитвами. Администратор, который легко переходил с греческого на немецкий, английский и французский, сказал nai – конечно работает. Кабина показалась мне довольно шатким сооружением, и, очутившись внутри, я испытала желание помолиться.

Дороти Грегори существенно расширила мой словарный запас, у меня целая коробка с записями по греческому языку, некоторые сделаны ее рукой, но что прочно вошло в мой обиход, так это те словечки, которые она использовала при непосредственном общении со мной. Она выбирала какое-нибудь слово из словаря и употребляла его в конкретной ситуации, как, например, в тот раз, когда она сказала: «Διψας;» (Dipsas?) – и я поняла, она спрашивает: «Хочешь пить?» Я знала, что дипсомания[59] – это что-то связанное с неутолимой жаждой, но, услышав, как Дороти использует глагол διψαω во втором лице единственного числа, в настоящем времени, а затем сопоставив все это с собственным пересохшим горлом, я испытала откровение. Ναι, διψαω. Что будем делать с этим? Есть ли в коридоре питьевой фонтанчик? Возможно, именно поэтому я всегда чувствую волнение, когда вижу, как грек поливает растение или ставит миску с водой для собаки. Дать кому-то воду – значит проявить заботу.

Все эти слова – примеры из современного греческого языка, который очень даже жив. Когда англоязычному миру нужно дать чему-то название, он обращается к древнему языку. Многие слова, описывающие природу, пришли из греческого: океан, дельфин, гиппопотам, пион, слон. Некоторые слова, пришедшие из древнегреческого (и сохранившиеся в современном языке), используются сегодня в английском для описания экзотических существ, например octopus – «осьминог»: οκτω, «восемь» + πους, «нога» (кстати, я перестала заказывать жареного осьминога в ресторане, узнав, какой он умный), medusa – одно из древнейших морских чудищ, hippocampus – «морской конек». А английское слово «слон», elephant, возможно, связано с нашим старинным другом, финикийским алефом, быком.

Некоторые слова выглядят так, словно пришли напрямую из греческого, но, как оказывается при дальнейшем изучении, они проделали более замысловатый путь. Например, дерево эвкалипт родом из Австралии, а первое использование его названия, образованного из греческих элементов ευ («хорошо») и καλυπτος («покрытый»), было зарегистрировано в 1788 году нашей эры. Конечно, и на современном греческом эвкалипт называется ευκαλυπτος, но слово пришло туда из английского, хоть первоисточником и был древнегреческий. Однажды, когда я путешествовала по Пелопоннесу, кто-то при мне назвал ароматное дерево, которое лично для меня выглядело как дикая белая глициния, акацией – ακακια. Я на мгновенье задумалась: а является ли греческая ακακια транслитерацией с английского языка? Что было раньше: слово или дерево? Колючая акация растет в Африке и на Среднем Востоке, ее не привозили из Нового Света. Так что греческое слово предшествовало английскому, а само дерево, без сомнения, появилось раньше слова.

Названия, связанные с природными явлениями, цветами и насекомыми, зачастую бывают местными. Например, когда я была ребенком, мы придумали свое имя для комаров или мошек, которые роились по всему Кливленду душными летними ночами, – «канадские солдаты». Я подхватила это название, даже не думая о том, что оно может звучать оскорбительно для наших соседей на противоположном берегу озера Эри: я просто считала, что эти жучки так называются. Моя бабушка когда-то украшала узкую полоску земли перед домом кустами отвратительного на вид растения под названием живучка. Я не любила его ребенком, не люблю и сейчас, хоть и позволила подруге высадить его в моем саду под названием очиток. Само растение ничего собой не представляет, но, должна признать, своему неофициальному имени соответствует: такое ощущение, что живет оно вечно.

Некоторые греческие названия цветов на деле еще догреческого происхождения: они имеют отношение к людям и языкам, которые предшествовали древнегреческому. Например, слово «нарцисс» (narkissos) было древнегреческим названием цветка, растущего в Южной Европе. А миф о Нарциссе, прекрасном юноше, который влюбился в собственное отражение, – это персонификация цветка, объясняющая его существование. Слово «нарцисс» связано с греческим словом narke («оцепенение, онемение, наркотическое опьянение»). Гиацинт – еще один цветок, чье название восходит к мифологии: Гиацинтом звали греческого юношу, возлюбленного Аполлона. Последний случайно убил его, и из крови юноши появился одноименный цветок.

В греческом языке есть два слова, которые переводятся как «цветок»: древнегреческое anthos и легкомысленное современное louloudi. Для «Греческой антологии», собрания лучшей лирики греческих поэтов, стихи отбирались так, словно это были цветы – получился настоящий словесный букет.

Джордж Оруэлл как-то посетовал на манеру использовать греческие названия для самых обычных английских цветов. Он пишет, что «львиный зев теперь зовется антирринумом, и это слово никто не может правильно написать» (не говоря уже о том, чтобы произнести), «не подглядывая в словарь», а «незабудки все чаще и чаще именуют миозотисом». Оруэлл добавляет: «Как-то печально выглядит будущее английского языка, если мы откажемся от ноготков в пользу календулы». Я согласна: что-то теряется, когда гвоздику называют диантусом, а наперстянка уступает место дигиталису. Но ведь цветы цвели задолго до того, как у человечества появились книги, в которых можно посмотреть их названия, и в тех местах, где эти цветы растут, люди обычно придумывают для них свои имена.

Транслитерации с других языков, как правило, подлежали слова, обозначающие то, что было импортировано в Грецию в наше время. Например, у греков не было своего пива, достойного упоминания, до тех пор, пока в 1832 году Отто фон Виттельсбах из Баварии не стал греческим королем и не привез с собой пивовара. Греки заимствовали обозначение пива μπίρα из итальянского языка (birra).