Схватка - Михаил Голденков

— Не хотел бы я стоять рядом с такой упавшей гранатой хотя бы на десять шагов, — говорил Кмитич Елене, когда испытывали гранаты в лесу… В самом деле радиус поражания осколками был больше, чем у обычных гранат — почти 50 футов. Да и грохоту больше. Французы лишь восхищенно качали своими кучерявыми париками: ученики оказались куда как более способными, чем они даже ожидали.

— Только кидать гарнату надо не ближе двенадцатипятнадцати шагов, — говорил Кмитич французам, словно сам обучая их, — а то под осколки попадешь…

И Кмитич ввел особый отряд гранатометателей — самых высоких и плечистых хлопцев, даже не подозревая, что на другом конце Европы, в Англии, точно также рождаются первые гренадерские полки, коих только-только придумали не менее остроумные в военном деле британцы.

Поэтому Еленой для гарнат были также выбраны самые рослые и плечистые парни, чтобы швырять эти опасные штуки подальше.

Дед Ясь, в принципе, еще совсем не старый сорокапятилетний человек, но из-за своей буйной бороды и в самом деле похожий на древнего деда, улыбаясь повернулся к Елене.

— Сегодня день Громниц, — и он потряс в руке глиняной гранатой.

— Громниц? — насупилась Елена. Ей было не понятно, то ли дед Ясь напоминает, что 15 февраля не совсем обычный день, единственный зимний день, когда может приключиться гроза — можно услышать гром и увидеть молнии, то ли он имеет ввиду тот грохот, что собираются устроить партизаны врагу. Но дед Ясь имел ввиду и то и другое.

— Устроим день Громниц для царишки! Пусть услышат как у нас умеют громыхать!

— Так, дед Ясь, — кивнула Елена, улыбнувшись краешком рта, — устроим Хованскому гром и молнии на Громницу.

Хованский лишь злорадно усмехнулся, увидев перекрытую у леса дорогу.

— Вот вы, тупые разбойнички, и попались, — самодовольно сказал воевода и послал в атаку собранных на литвин-ский манер новгородских гусар, тяжелых всадников в белых кирасах с золотым двуглавым орлом на груди. Создавая такой полк, Хованский наивно полагал, что секрет силы лит-винских и польских гусар в их вооружении, в их устрашающем свисте и шуме крыльев за спиной и в методе атаки с помощью длинных копий. Позабыл, а может и не знал вовсе Хованский, что атака гусар — это прежде всего школа, целая шляхетская школа мужества и боя, воспитуемая с детских лет. Вот почему никакие новоиспеченные гусары Московии не могли и близко сравниться с настоящим строем литвин-ских гусар, сочетавших в себе отвагу, выучку, мужество и отсутствие страха в бою.

Новгородцы, среди которых, впрочем, было немало жителей Москвы и даже казаки, словно татары, с улюлюканьем и гиканьем устремили вперед своих коней, наровя быстро разгромить бесхитросные укрепления повстанцев. Тяжелые всадники выставили вперед пики, подняли вверх сабли… По ним ту же вдарил залп мушкетов. Гусары падали из седел, летели через головы коней, катились по снегу их блестящие шишаки, трещали, ломаясь, копья… Но пули лишь ненадолго остановили узкую шеренгу гусар, скачущих по неширокой дороге, зажатой между сугробов. Вперед выскочила вторая шеренга, полагая, что успеет доскакать до телег еще до того, как литвины перезарядят свои мушкеты. Но тут пошли в ход гранаты. Десятки круглых глиняных мячей полетели в сторону московитских всадников. Частые всполохи рыжего огня и громкие хлопки взрывов, слившиеся в громоподобную барабанную дробь, разбрасывали в стороны куски снега и самих всадников, пугали коней… На дороге образовалась толчея. По этой куче вновь дали залп мушкеты… В полной сумятице, понеся значительные потери, гусары отошли. Хованский лютовал.

— Черти! Что у них за бомбы? Тут без коней надо! Пехоту в атаку!

В атаку пошла пехота и стрельцы. Но они также сгрудились на не шибко широкой дороге и получили и свою порцию пуль и целую россыпь гранат. Оттаскивая убитых и раненных, пехота, беспорядочно отстреливаясь, быстро отошла.

— Княже, — говорил стрелецкий сотник Хованскому, — подождем пушки! Тут не взять их никак! Узко на дороге! А гранаты сыпять, шельмы, как горох из мешка. У них там что, они растут, что ли?

Но Хованский не хотел ждать. Он был взбешен. Какие-то цивильные люди, какая-то чернь, селяне да мещане городские остановили целое войско!

— M-да, тут тебе не наши лапотники крепостные! — процедил Хованский, думая, что все же не дооценил эту литвин-скую чернь.

— Гусарам атаковать по дороге! — приказывал Хованский. — А пехоте обходить по сугробам!

Но новгородцы атаковывать не соглашались.

— Мы не идиоты вновь под эти страшные бомбы и пули коней и себя подставлять! — говорили эти вечно своевольные люди князю. — Пусть пехота обходит! А мы без пушек и с места не сдвинемся!

Но и обходной маневр увязших по пояс в сугробах пехотинцев оказался полным провалом. Пехоту обстреляла из кар-течницы со стороны леса засада Беловой. Картечь валила людей десятками…

— Добре, — Елена в своей волчьей шапке-маске выглядывала из-за телеги, обращаясь к Винценту Плевако, — пока что все идет как надо. Никто не погиб. Стоим и не отходим. Нельзя их в Оршу впускать. Нельзя и в Барань пускать тоже. Но если все же прорвутся, то скажи Алесю Сичко, чтобы гнал коня в Оршу и уводил оттуда и из Барани людей. Хованский там всех порежет, все пожгет, как в Дубровне и Горках.

— Откуда знаешь, что пожгет? — спрашивал Винцент.

— Не спрашивай. Просто знаю, — отвечала Елена…

— Ничего, — говорил сам себе Хованский, — гранаты, бросаемые в таком изобилии, у них скоро закончатся. Тогда и возьмем их…

Невдомек московскому воеводе было, что партизаны сами умели готовить гранаты из подручных средств. Лишь бы порох был. Поэтому, когда еще три атаки пехоты вновь захлебнулись в частых разрывах бомб, Хованский не на шутку перепугался:

— Да у них там, что? Мастерская своя, что ли?

Уже почти триста человек убитыми и раненными потерял Хованский, но ждать сложа руки подхода артиллерии не желал. Вновь велел стрельцам и мордовской пехоте идти вперед. И вновь залпы партизанских мушкетов, выстрелы из-за стволов деревьев картечницы, разрывы смертоносных гранат превращали дорогу в серую кашу из земли и снега…

— Отлично! — радовался Плевако, когда от очередного залпа мушкетов московиты попадали, дрогнули и вновь ретировались.

— Отлично… — Елена бросила на Винцента укоризненный взгляд. — Еще один такой залп и патроны у нас закончатся. Надо пробраться вперед и снять берендейки с убитых москалей!

Три молодых хлопца, пригибаясь к развороченной земле дороги, пробрались к убитым пехотинцам и стрельцам, которых не успели утащить с собой московиты, и стали срезать с их берендеек зарядцы, отстегивать пороховницы.

— Смотрите, — вдруг вскрикнул один из юношей, — пушки! Они тащят пушки!

Партизаны подняли головы. Москвиты подкатывали и разворачивали орудия. Наконец-то к Хованскому подошла артиллерия… Пушки открыли огонь по укреплениям повстанцев. Ядра прошибали телеги, разносили их в щепки, ранили и убивали людей… Вновь, пригибаясь и осторожничая пошла вперед московская пехота, стреляя на ходу.